Прекрасное устройство зданий привело меня в восторг. В заводе Живаго все постройки были сделаны из ценных пород деревьев и сработаны так, как работали в старину только столяры, а отнюдь не плотники. Эти конюшни выглядели образцово. В них было много света, прекрасный сухой воздух. Вытяжные трубы начинались из коридора, проходили через потолок и оканчивались над крышей. Благодаря хитроумному устройству этих труб получалась двойная тяга: одна труба выводила воздух из конюшни, а другая подавала туда воздух с улицы. В конюшнях все было предусмотрено до мелочей. В коридорах, там, где образовывались острые углы, были сделаны вырезы и помещены вертящиеся круглые валики, предохранявшие лошадь от возможного ушиба. Если бы лошадь прижалась к углу, то валик двинулся бы и смягчил или предотвратил ушиб. У каждого денника снаружи висел небольшой деревянный ящик с железной перекладиной для выбивания пыли и перхоти из скребниц. Чистота и порядок во всех конюшнях царили образцовые.

Ставочная конюшня в заводе была рассчитана на двадцать денников. Это было очень красивое здание, с высокой крышей, под которой устроили сеновал. Ход на сеновал был сбоку, но по главному фасаду туда вело большое слуховое окно с высоким шпилем. Перед входными дверями был открытый тамбур, поддерживаемый двумя колоннами. Ставочная конюшня занимала центральное положение. Неподалеку находилась маточная конюшня, сделанная так же тщательно, из такого же леса и выдержанная в том же стиле. Маточная была рассчитана всего лишь на четырнадцать денников. Она соединялась крытым проходом со знаменитым манежем.

По общему признанию, манеж в заводе Живаго был едва ли не лучший в России, настолько он был прост и вместе с тем красив и удобен. Помимо гонки на корде внутри, можно было ездить также по коридору и вокруг него. Строителю удалось избежать крутых поворотов, что было рационально и удобно. Вдоль внутренней стены коридора шла узкая галерейка. На эту галерейку при гонке жеребят в разных местах становились конюхи, поощряя голосом бегущего на свободе жеребенка. Манеж был построен необыкновенно удачно: крыша его точно держалась на воздухе – балки, стропила, переводины стройно уходили кверху и были очень смело скомбинированы. В манеже была почти сплошная линия окон, и это давало возможность отовсюду видеть работавшую там лошадь. Этот замечательный манеж был сделан по плану и под наблюдением Тихомирова.

Все остальные постройки образцового имения Живаго были так же просты, хороши и красивы. Дом владельца являл собой типичную подмосковную дачу, и хотя был невелик, но чрезвычайно удобен и очень уютен. Обстановка в доме тоже была дачная, и только четыре большие литографии, изображавшие Сорванца, Гранита, Варвара и Бедуина, напоминали посетителю, что он находится в доме коннозаводчика. Чувствовалось, что все в имении возводилось не только под наблюдением, но и по плану умудренного опытом человека.

Ипподром завода находился тут же неподалеку. Там была превосходная дорожка и даже беседка для посетителей, правда небольшая, но все же рассчитанная на двадцать пять гостей. Я обратил особое внимание на наличие паддоков для жеребцов, маток и молодняка. В те годы это было большим новшеством в России; кроме как в Дубровском заводе, паддоков нигде не было. Завод Живаго был первым, да, пожалуй, и единственным в России, где не знали табунов, а воспитывали рысаков так, как их тогда воспитывали за границей. Не менее удивительным для того времени было и то, что в заводе ввели систему травосеяния, дававшую возможность иметь под Москвой в изобилии сено хорошего качества.

Вся жизнь в заводе Живаго текла по раз заведенному порядку, который неуклонно соблюдался. Лошади в этом заводе были в блестящем порядке и содержались так, как они не содержались в других, даже первоклассных заводах России. Выглядели лошади замечательно: шерсть блестела, вид был упитанный, прекрасная мускулатура и энергичный вид показывали, что работа и езда ведутся здесь вполне правильно. Дать молодому рысаку именно то количество работы, которое ему необходимо для полного и всестороннего развития сил и способностей, – вот секрет, которым обладают немногие. Но Тихомиров знал его. Сам он был учеником замечательного заводского наездника В. Александрова, одного из первых учеников известного Тихона Петрова. Производителей старик Тихомиров ездил сам, обязательно в дрожках, и объем их работы, как, впрочем, и всех остальных лошадей в заводе, зависел от его усмотрения. Я увидел замечательную постановку дела, которую тогда, по молодости лет, вполне оценить не мог. Тихомиров не преминул обратить мое внимание на то, что завод находится в лесистой местности, но это плоскогорье, что существенно для копыт лошадей и для их здоровья. «Это не низкая и не болотистая местность, – заметил мне Тихомиров. – Выбирая ее, мы это имели в виду».

При основании завода Сергеем Васильевичем Живаго были куплены один жеребец – молоствовский Ненаглядный, сын знаменитого Нагиба, и пять кобыл. Потом к ним добавились еще две-три кобылы, и в таком составе завод просуществовал пять-шесть лет, после чего был реформирован. В эти годы в заводе был материал недостаточно высокого класса. Тогда Живаго находился под влиянием старика Сахновского. Хорошо помня, как удалось Сахновскому купить Красивого-Молодца, а также многих других лошадей по низким ценам и отвести от них знаменитых лошадей, Живаго задумал сделать то же самое, но это ему не удалось. Осознав, что так вести завод нельзя, Живаго понял, что работать можно и должно только с выдающимся материалом. Быстро распродав первоначальный состав, а также молодежь, Живаго оставил себе лишь двух-трех маток да столько же молодых кобылок и начал покупать серьезный заводской материал. Это случилось приблизительно в 1901–1902 годах. Я посетил Живаго в 1903-м и видел уже реформированный завод.

Живаго посчастливилось приобрести превосходных заводских маток, которые дали впоследствии много весьма ценных и очень резвых лошадей. Я говорю «посчастливилось», потому что нескольких кобыл он купил у Малютина, а купить у Малютина кобыл было почти невозможно. Затем Живаго купил кобыл в Дубровском заводе, а также удачно воспользовался советами своего друга Родзевича и купил его Бирюзу и еще нескольких заводских маток по его указанию. Сахновский уступил Живаго из шибаевского завода весьма интересную кобылу Полыновку и еще двух маток. Таким образом, Сергей Васильевич собрал весьма интересное, даже выдающееся гнездо заводских маток. К ним надлежало приобрести первоклассного орловского производителя. Сахновский настаивал на этом. Живаго, убоявшись крупной траты, решил такого жеребца не покупать, и между друзьями, как рассказывал мне Сахновский, на этой почве произошла размолвка. Сахновский сгоряча назвал Живаго купчиной и аршинником, после чего некоторое время они оставались в холодных отношениях, но потом помирились. Сахновский был, конечно, прав.