Живаго не мог, конечно, не сознавать, что ему нужен производитель, но никак не мог раскачаться на единовременную крупную затрату и шел на полумеры: посылал кобыл в Московскую заводскую конюшню под хреновского Волшебника, родного брата Ветра-Буйного. Он купил замечательного по себе елисеевского Быстряка, не особенно резвого, но поразительной красоты, однако удержать его не сумел и перепродал в завод Хлудовых.

Скажу несколько слов о молодняке, который я тогда видел в заводе.

О сыне Бывалого Бравом я уже упомянул. Очень хорош был вороной Баловень, сын Быстряка. Из годовиков больше других мне понравился сын Леля гнедой Ловкач: он был очень пестр, но чрезвычайно хорош по себе. Среди кобылок особое впечатление произвела на меня светло-серая Артистка, дочь Добрыни 2-го и Африканки. Хорош был также и годовик Весёлый, сын Волшебника и Медведицы. Не только двухлетки и трехлетки, но годовики и сосуны в заводе Живаго поражали своим ростом, хорошим развитием, мускулатурой и костяком.

Несмотря на блестящий состав заводских маток и образцовую постановку дела, завод не создал выдающихся по резвости лошадей. Причина одна – в заводе долго не было классного производителя. В 1909 или 1910 году Живаго приобрел знаменитого Вармика. В первой же ставке Вармик дал таких лошадей, что сразу выдвинул завод Живаго на одно из первых мест среди заводов России. Я бывал в заводе Живаго несколько раз и видел там Вармика.

Приблизительно лет за десять до покупки Вармика Живаго нашел компаньона, то есть стал вести завод совместно с другим лицом. Это тщательно скрывалось. Живаго был богатейшим человеком, но расчетливым и даже скупым, и только потому подыскал себе компаньона – И.И. Казакова (не смешивать с известным коннозаводчиком Ив. Ив. Казаковым). Отец Казакова вел крупное чайное дело, был очень богат и был против увлечения сына лошадьми. Молодой Казаков вынужден был охотиться тайно. Вот почему его имя и не фигурировало на афишах. Так продолжалось лет десять, до тех пор, пока обо всем случайно не узнал старик Казаков.

Казаков-сын дважды в год делал определенный взнос на содержание завода, тайно от отца. В это дело был посвящен только старший доверенный фирмы, который покровительственно относился к благородной страсти Казакова-младшего. Однажды Казаков-младший послал свой очередной взнос не деньгами, а сериями; на их размене Живаго должен был потерять рублей сто, не больше. Живаго пришел в негодование и, забыв, что Казаков охотится тайно от отца, в сердцах послал своего приказчика вернуть серии и получить от Казакова деньги. Приказчик, прибыв в чайное дело Казаковых, направился прямо к хозяину. Положив серии на стол, он заявил старику, что Сергей Васильевич приказали кланяться, прислали обратно серии и просили заменить их на деньги, так как им возиться с разменом нет времени. Старик Казаков был в полном недоумении, поскольку не вел никаких дел с Живаго. Тогда приказчик все объяснил, отметив, что эти серии поступили в уплату за лошадей. Был призван молодой Казаков, дело открылось. Старик негодовал, кричал, бранился и буянил, даже пригрозил сыну лишить его наследства. Тут же он приказал отправить к Живаго деньги, а сыну велел немедленно продать свой пай в заводе. Когда Живаго узнал об этом, то немало горевал, так как Казаков был для него дойной коровой. Однако делать было нечего, пришлось примириться с фактом. Живаго утешился тем, что купил по дешевке у своего компаньона лучших лошадей. Позднее Казаков-отец сменил гнев на милость и разрешил сыну охотиться, но сын этим, кажется, уже не воспользовался. В заводских книгах лишь изредка можно встретить имя коннозаводчика И.И. Казакова. Например, известная Трель показана его завода. Она мать Варнака.

Теперь я расскажу о последнем этапе жизни завода Живаго, и прежде всего об обстоятельствах, при которых был куплен Вармик. Вирский, которому в то время принадлежал Вармик, был в хороших отношениях с Сахновским и частенько вечерком заходил к нему на чашку чая. Однажды он пришел к Сахновскому очень озабоченным и весь вечер был, что называется, не в своей тарелке. Наблюдательный хозяин не мог этого не заметить и спросил Вирского, в чем дело. Тот пояснил, что его денежные дела очень плохи, у него несколько векселей, которые пойдут в протест, и добавил, что, вероятно, ему придется расстаться с Вармиком. Сахновский высоко ценил Вармика и справедливо считал его великим производителем. Он тут же сказал Вирскому, что у него есть покупатель на лошадь, и поинтересовался ценой. Вирский запросил 12 000 рублей. Сахновский признал цену справедливой и просил Вирского в течение двадцати четырех часов не продавать лошадь.

На другое утро старик Сахновский, желая наверняка застать Живаго в магазине, поехал на Тверскую к десяти часам. Сергей Васильевич сидел в отдельной комнатке при магазине и… считал пуговицы. Перед ним на столе лежали кучи военных пуговиц, и он разбирал их. Это было любимое занятие Живаго. Приказчик тут же в почтительной позе стоял перед хозяином. Счет пуговиц – дело мелкое, и не миллионеру бы этим заниматься, но такова уж была у Живаго привычка, оставшаяся у него с детства, когда он этим занимался при покойном отце. Недаром говорится, что привычка – вторая натура. Аналогичный случай рассказал мне Г.Г. Елисеев: любимым занятием его папаши, который в то время был глубоким стариком и имел состояние в пятьдесят миллионов, было приехать в магазин и отпускать покупателям сыр, который он сам резал и взвешивал.

Живаго сердечно поздоровался со стариком Сахновским. После этого Сергей Алексеевич прямо взял быка за рога и рассказал, в чем дело. Живаго, который незадолго до этого просил Сахновского подыскать ему выдающегося производителя, поморщился и заявил, что цена высока. Сахновский был натурой непосредственной и человеком прямым, любил резать правду в глаза. Он стукнул своей клюкой и громовым голосом произнес: «Вот что, Серёжа, брось дурить, лошадь отдают задаром. Из-за тебя беру грех на душу: Вирский нищий, лошадь стоит сто тысяч, а мы берем ее за красненькую. Если сейчас же не купишь Вармика, забудь порог моего дома и не считай себя охотником и коннозаводчиком! Никто из вас не знает, что Вармик – лошадь великая и нет ему равных. Это второй Кряж! Купишь лошадь – придет успех и будешь знаменитым коннозаводчиком. Не купишь – разводи тихоходов, а я дам телеграмму Измайлову. Он купит Вармика для Дубровки, а вы все, кто проворонил лошадь, тогда себе пальцы искусаете от зависти». Живаго отступил: «Ну что рассердился, Серёжа (они друг друга называли не иначе как по именам), дай подумать». – «Думать нечего, – отвечал Сахновский, – брать надо