она его увеличила, потому что мелкая рыба, прежде не считавшаяся годной для вылова, кроме как на еду местному населению, живущему натуральным хозяйством, теперь вылавливается для откорма крупных пород рыб на фермах. Этой более крупной рыбой питаются относительно богатые люди.

* * *

С практической точки зрения земля сельскохозяйственного назначения, имеющаяся сейчас, – это все, что у нас есть. На этом ограниченном количестве земли мы должны вырастить всю еду, необходимую миру. Еще одним последствием повсеместной монокультуры стала тотальная война с существующими мелкими фермерами. На индустриализованном Западе практически нет земли, на которой могли бы обосноваться новички.

Там, где земля когда-то ценилась только в силу ее использования, она превратилась в подобие золота, как только банки начали продавать сельскохозяйственные фьючерсы, – ценной только потому, что она конечна, следовательно, ею можно торговать. Теперь на ней можно было выращивать хоть тюльпаны, хоть сорняки, финансовым рынкам это было без разницы.

Это относится и к еде как таковой. Ее цена как финансового продукта связана с динамикой глобального денежного рынка, а не с устаревшими идеями предложения и спроса. Цены изменяются в зависимости от ставок и контрставок в расчете на объем мирового урожая, погодные паттерны и геополитические индикаторы, вроде цены нефти.

На протяжении жизни двух предыдущих поколений ценность хорошей сельскохозяйственной земли превышала практически любую другую инвестицию. В результате в Америке по меньшей мере 30 % ее были куплены теми, кто ее не обрабатывал, а сдавал в аренду крупным фермерам{417}. Оставшиеся американские фермеры-одиночки стареют, и земля переходит в руки инвесторов по невиданным прежде ценам. Это прекрасно, если ваша единственная цель – продать свою землю. Однако спекуляции превратили заботу о земле в почти смехотворную идею, а бедные и начинающие фермеры практически не могут себе позволить обзавестись землей.

Далее. Существует такое явление, как переход земли в руки иностранцев, наиболее распространенное в Южной Америке и Африке, но происходящее и в Соединенных Штатах, где иностранцам принадлежат земельные владения площадью со штат Огайо{418}. С 2008 по 2016 год больше 74 млн акров было продано иностранным инвесторам под производство продуктов питания{419}, и этот процесс ускоряется по мере ухудшения климата и уменьшения урожаев.

Захватом земли чаще всего занимаются бедные сельскохозяйственными землями, но имеющие много денег страны – монархии Персидского залива, Китай, Индия, Южная Корея и даже некоторые страны ЕС, – считающие непосредственное владение землей более безопасным вложением, чем бесконечная торговля. Торговля бывает ненадежной, цены скачут, есть еще налоги и эмбарго, а земля – величина постоянная.

Редко честные и обычно хищнические, эти переходы земли в чужие руки уничтожают устойчивое земледелие и усиливают рост экономики товарных культур. Тем временем консолидация продолжает поглощать мелкие фермы. В этом мире осталось мало пространства для конкуренции, особенно для мелких собственников.

Итак, меньше урожаи, меньше ферм, меньше компаний. Воплощением давней мечты для пищевых гигантов стало бы уменьшение числа работников.

С тех пор как первые рабы выращивали и перерабатывали сахар на Мадейре, обеспечение Запада едой опиралось на грубую эксплуатацию рабочей силы. Это продолжается и сейчас. С точки зрения промышленного сельского хозяйства работники – это неизбежное зло, помеха.

Мелкие и практикующие биоразнообразие фермы по-прежнему используют много ручного труда, но крупные минимизируют его всеми возможными способами, делая упор на химикаты, семена и машины.

Однако еда всегда неразрывно связана с людьми. Не будь работников, всем нам нечего было бы есть. Практически каждая пара рук, благодаря которой еда попадает к нам на стол, принадлежит человеку, с большой вероятностью испытывающему проблемы с тем, чтобы прокормить себя самого. Восемь из десяти самых низкооплачиваемых работ в Соединенных Штатов связаны с производством еды. В нашей продовольственной системе насчитывается 20 млн рабочих мест – это самый крупный частный трудовой ресурс в стране, – и почти на всех из них заработная плата колеблется на уровне бедности{420}. По меньшей мере треть сельскохозяйственных рабочих получают меньше официального прожиточного минимума, составляющего 20 000 долларов в год на семью. Почти столько приходится отдать за минимально питательную еду для семьи из четырех человек, и на все остальные расходы, кроме нереалистичной низкой арендной платы, остается около ноля.

Многие из этих работ монотонны, унизительны и опасны. Рабочие лишены базовых прав, таких как регулярные перерывы на посещение туалета, предсказуемый график, защита от жестокого обращения, преследования и недоплат, а также права на организацию и коллективный договор.

Эта система именно так и была задумана. Законодательство «Нового курса», в частности закон «О справедливых условиях труда» и «Национальный закон о трудовых отношениях», сознательно исключило сельскохозяйственных рабочих и домашнюю прислугу, многие из которых были бывшими рабами или их детьми. Аналогично стандарт оплаты ниже минимального уровня был утвержден для работников, получавших чаевые, – в те времена большинство из них составляли вокзальные носильщики, а сегодня официанты. Министерство труда США должно бы следить за тем, чтобы зарплата плюс чаевые достигали уровня минимальной заработной платы или превышали ее, но, по оценкам, 85 % ресторанов нарушают эти законы.

В индустрии ресторанов задействовано больше работников с минимальной зарплатой, чем в любой другой. Около 6 млн человек живут в условиях неопределенности, создаваемой системой оплаты чаевыми, и миллионы молодых женщин начинают свой трудовой путь с того, что терпят приставания, оскорбительные комментарии и худшие вещи ради чаевых. В сфере фастфуда минимум 40 % женщин сталкиваются с сексуальными домогательствами.

Автоматизированное планирование – результат компьютерного управления, определяющего минимальное количество труда, необходимое в любой момент времени, – означает, что рабочие трудятся по произвольному графику, часто устанавливаемому в последнюю минуту. Двойные смены, прерывистый график и долгие периоды без работы являются дополнительным бременем.

Пожалуй, худшей является работа в сельском хозяйстве. Выполняемая по большей части иммигрантами или гражданами, происходящими из стран мирового Юга, она носит сезонный характер, дает лишь частичную занятость и никаких благ, а оплачивается по наименьшей ставке, которая сходит с рук работодателю. Сама работа ужасна. Представьте, что вы опрыскиваете растения канцерогенными пестицидами из бака весом 20 кг, который висит за спиной, или собираете томаты на сорокаградусной жаре, бегая с полной корзиной к грузовику, потому что вам платят за вес. Представьте, что сортируете листья салата по пластиковым контейнерам, стоя по восемь часов в день в закрытом грузовике. Слабые законы в отношении детского труда позволяют работать в поле 12-летним, хотя сельское хозяйство – самая убийственная отрасль для детей в Америке{421}.

Апологеты столетиями рассуждали, что если людей сгоняют с их земли, то рабочие места появляются в городах, но в действительности возможностей устроиться мало. Менее 10 % новых рабочих мест, созданных за последние десять лет, являются традиционными работами с полной занятостью. В сфере еды это может означать перевозку продуктов по пустынным шоссе через шесть штатов за один день, раскладывание замороженных продуктов в переполненном проходе супермаркета, лихорадочное выполнение с утра до ночи заказов, которые звучат в наушниках в автокафе, или приготовление нескольких сотен чашек кофе в день. Эта работа может означать лавирование на велосипеде по уличным пробкам, чтобы доставить готовые блюда и продукты, раздачу блюд в школьной или тюремной столовой. Либо работы на скотобойне в диком темпе при жаре в 45 градусов Цельсия с риском получить такие повреждения, как синдром повторяющихся движений и случайная ампутация, и постоянным ношением подгузника, потому что перерывы на посещение туалета слишком редки.

Это реальность, с которой сталкиваются работники пищевой промышленности.

Если требования закона хотя бы немного приближаются к справедливому отношению к работникам сельского хозяйства и пищепрома, работодатели начинают повсюду искать рабочие руки, которые можно будет эксплуатировать более эффективно. При всем разжигании страхов по поводу открытости границ Соединенных Штатов мультинациональные корпорации успешно пользуются ею: возможность искать дешевую рабочую силу где угодно – удобное условие для ведения их бизнеса. Эти рабочие не могут свободно пересекать границы или рассчитывать на стабильность, если найдут работу в другой стране.

В значительной степени иммиграционный кризис – это продовольственный и трудовой кризис. Изменения климата, выкуп земли иностранцами и отсутствие поддержки устойчивого земледелия вынуждают