Тогда он мог сказать, что прощает – но это было бы ложью. Он ненавидел красивое, изломанное существо, сидящее на постели рядом с ним. Ненавидел не за то, что Ингрид не выбрала его сторону много лет назад. Ненавидел за то, что она выбрала её теперь, когда все отвернулись от него, а Раймон мог дать ей спасение от собственной злости или окончательно погубить. Ненавидел за то, что даже теперь, в его доме, Ингрид не принадлежала ему и, как понимал Раймон всё яснее, не будет принадлежать уже никогда.

Он не знал, в какой именно момент понял, что весь его крестовый поход окончен, и на самом деле он проиграл. Проиграл, потому что победа его не нужна ни врагам, ни друзьям. И, что самое горькое, не нужна ему самому.

В тот день он отпустил Ингрид, а ещё через три дня повторил попытку.

– Я не хочу так, – сказал наместник, прежде чем начать свой ритуал. В этот раз он не применял магии крови и не использовал силы. Он просто хотел поговорить.

Но Ингрид заплакала. И при виде этих слёз новая волна ярости взметнулась к самому горлу.

Уже потом, баюкая в руках обмякшее тело, он пытался понять, откуда столько ярости на ту, кто не способен причинить ему вреда – и не мог.

На третий раз Ингрид ответила. Её губы дрожали, а ресницы трепетали, будто крылышки стрекозы.

– Отпусти, – прошептала она.

Раймон отвернулся и долго смотрел на белые хлопья снега, медленно кружившиеся за окном.

– Тебе некуда идти, – сказал он спокойно.

И снова Ингрид заплакала.

– Отпусти меня… – прошептала Ингрид почти беззвучно.

Ярости больше не было. Не было ничего. Будто всё внутри заметало этим снегом.

– Я должен уехать, – сказал наместник, не обращая внимания на слёзы эльфийки, корчившейся у него на руках. – Ты хочешь поехать со мной?

Их взгляды на миг встретились. Ингрид трясло. Она не могла говорить. И всё же в широко распахнутых глазах Раймон читал ответ, который повторялся снова и снова: «Нет».

В тот день он снова не сдержался и взял Ингрид, а затем оставил лежать, но уже в одиночестве.

Путь в Гленаргост занял около двух часов. Ледяной ветер бил в лицо и бросал в наездника хлопья колючего будто льдинки снега. Боль казалась приятной. Она прорезала проклятый мешок и заставляла чувствовать, а иногда и видеть что-то помимо темноты.

Виверна опустилась на землю у особняка, путь в который Раймон отыскал бы самой тёмной ночью. В окнах горел свет – кто-то не спал.

На самом деле, свет горел всего в двух окнах – на кухне и в библиотеке.

Он вошёл молча, не спрашивая приглашения и не дожидаясь прислуги, как входил в этот дом всегда. На ощупь нашёл дорогу в темноте коридора и распахнул дверь.

Свет ударил в лицо, и на миг Раймон ослеп. Ему показалось, что даже при свете десятков свечей в башне Золотого Дракона не было так светло.

А ещё тут было тепло. В углу комнаты мягко потрескивал камин, но Раймону показалось, что это было совсем другое тепло, которого не даст ни один огонь.

Свеа сидела на диване с книгой в руках и пыталась читать. На коленях её лежала растрепанная голова Силь развалившейся поперёк дивана. Эльфийка что-то щебетала, но едва дверь открылась, замолкла.

Раймон встретился с ней взглядом и уловил в глазах Сильвары страх – нарастающий и расползающийся из самой глубины. Сильвара торопливо села, и Раймону показалось, что она вжимается головой в спинку дивана.

Свеа тоже подняла глаза от книги и посмотрела на наместника. В комнате стремительно холодало.

– Силь, ты не хочешь спать? – спросила Свеа негромко, захлопывая книгу.

Сильвара кивнула и двинулась к двери, но замерла, будто бы не зная, как миновать широкоплечую фигуру наместника, застывшую в проходе. Секунду Раймон смотрел на неё, не зная, почему та замерла, а затем медленно отступил.

Стараясь не касаться наместника, Сильвара шмыгнула в коридор и захлопнула за собой дверь.

– У вас всё хорошо? – спросил Раймон.

На миг он уловил и в глазах Свеа… нет, не страх. Он плохо мог представить, чтобы что-то напугало командора. Он уловил в них напряжение, и этого было достаточно, чтобы Раймону захотелось кричать.

– Очень хорошо, – сказала Свеа спокойно. – Зачем ты пришёл?

– Нет! – Раймон рванулся к ней, вздёрнул за плечи, заставляя встать, и тут же тонкие сухие пальцы перехватили его руки, отжимая их в сторону.

– Не делай так, – сказала Свеа спокойно.

– Почему ты ушла? – Раймон убрал руки.

– Потому что не хотела быть частью того, во что ты превратил свою жизнь.

Она смотрела прямо, но напряжение из её взгляда никуда не делось.

– Ты сама…

– Я сама сказала, что ты не должен жить прошлым. Не должен жить прошлым, Раймон! Разве ты следуешь этому совету?

– Я больше не живу ради неё. Как ты и хотела!

Свеа покачала головой.

– Теперь ты живёшь, чтобы унижать её. Она – всё ещё смысл твоей жизни, Раймон. Извини, но я не так безнадежна, как ты, и не собираюсь гоняться за призраками.

Раймон молчал. Взгляд Свеа стал ещё более колким, и она отошла назад, чтобы облокотиться о край камина.

– Ты всю жизнь хотел завоевать их любовь. Когда был рядом с ними. Когда был рядом со мной. Когда остался один. Я думала, если ты увидишь, что это невозможно, ты одумаешься… Но всё бестолку. Ты по-прежнему живёшь в своём чёртовом детском мирке. Только теперь тебе не нужна их любовь. Тебе хватает собственной ненависти. Ты разрушаешь всё, что напоминает тебе о прошлом. Как далеко ты зайдешь? Может, стоит убить меня, чтобы не вспоминать тех двух недель в позорной яме?

– Может! – Раймон скользнул вперёд, выпуская клыки. Руки его крепко сжали плечи Свеа, но та и не думала сопротивляться. На губах её появилась незнакомая злая улыбка.

– У меня есть идея получше, сир. Заставь меня ползать перед тобой на коленях. Ведь тебе это нравится… Нравится так же, как и ей.

Руки Раймона разжались и упали вниз. Свеа увидела, как гаснет злоба в чёрных глазах, сменяясь какой-то детской растерянностью.

– Свеа… – прошептал Раймон тихо.

– В чём дело? Не знаешь, что бы приказать?

– Зачем ты так… – Раймон попытался поймать её ладонь, но она неожиданно легко выскользнула из пальцев наместника.

– Нет, зачем ты так! – ярость в голосе Свеа была настолько непривычной, что Раймон отступил на шаг назад. – Ты думаешь, что ты причиняешь боль ей, своему наваждению, своей светлой мечте и огромной любви, но ты причиняешь боль мне и себе. Ты убиваешь себя, а я должна смотреть на это и терпеть. Должна молча наблюдать, как тот, кого… – она замолкла и отвернулась. Наступила тишина, и только тихо потрескивали в камине дрова. – Тот, – сказала Свеа тихо и неожиданно спокойно, – кого по какому-то вселенскому недоразумению я люблю… убивает себя.