казалось из-за её властного облика.

– Девочка у вас больна, – проскрипела старуха, не поворачивая лица. – Покажите Трегору.

Мейя ахнула. Ним обернулся к ней и заметил, что глаза у неё покраснели и нехорошо блестят, словно в лихорадке. Мейя больна? Да, может, старуха права и девушка успела простыть…

– Кому? – переспросил Жалейка без тени стеснения в голосе. Он двигался и вёл себя так, будто прожил в этом шатре не один месяц.

– Трегору. За занавеской.

Только теперь Ним заметил, что один угол шатра спрятан за тёмно-синим занавесом, будто там кто-то решил уединиться. Отчего-то ему стало смутно боязно.

– И что, прямо так пройти можно? Он волхв ваш местный, выходит? – Велемир всё топтался у порога, не заходя внутрь.

Старуха хмыкнула без улыбки, пожевала тонкие губы, глядя белёсыми глазами куда-то в пустоту.

– Не волхв. Но кое-что разумеет. Ты заходи, не бойся. Посмотришь сам, что не звери мы, какими нас рисуют.

«Рисуют». Вот уж точно: Ним бы хотел, чтобы всех этих странных людей кто-то запечатлел маслом, на большом холсте, и непременно в движении, в свете цветных отблесков, чтобы картина сделалась как можно более живой, и чтобы ни у кого не осталось сомнений, что ремесленник изобразил то, что истинно видел, а не свои фантазии.

– Иди, иди уж.

Старуха махнула когтистой рукой, Жалейка взял Мейю за локоть и по-хозяйски повёл к занавеске. Присутствие чужаков, казалось, нисколько не смущало скоморохов, и даже то, что чужую девушку вели к этому самому Трегору, волновало их не больше, чем звёзды в небе.

Занавес распахнулся раньше, чем его отодвинул Жалейка, заставив кудрявого музыканта замереть с протянутой рукой. Таинственный Трегор оказался довольно высоким и широкоплечим, а большего по его облику и сказать было нельзя: всё тело мужчины укрывала одежда из тёмного бархата, руки прятались под перчатками, а лицо скрывала кожаная маска с такими узкими прорезями для дыхания и для глаз, что через них совершенно ничего нельзя было разглядеть. Ним оторопело отступил. Трегор показался ему страннее всех скоморохов, и от вида всей этой закутанной фигуры по шее пробежали мурашки. Что он прячет? Что там, под маской? Неужели что-то, ещё более невиданное, чем у тех меченых шутов, которые выступали?

– Вы не меченые, – глухо бросил он. Из-за того, что маска оставалась недвижимой, казалось, будто голос принадлежит кому-то другому, а мужская фигура – лишь кукла, за которой прячется кукловод. – Что вам нужно?

Жалейкин пыл сразу поостыл, он замялся и принялся приглаживать кудри, будто решил прихорошиться.

– Ой, да чего тебе стоит, девчонку их посмотри, – подала голос старуха. Ним так и не мог понять, слепая она или зрячая: перламутровые глаза почти не моргали, зато круглая голова всегда обращалась к собеседнику, отчего старуха тоже напоминала сову. – Жар у ней, больная, поди.

Мейя и правда выглядела неважно. За всё время совместного путешествия Ним почти не разговаривал с ней и вообще имел довольно смутное представление о темах, на которые можно общаться, чтобы не задеть и не напугать Мейю. Признаться, он ощущал себя неуютно рядом с девушкой, которая могла отсиживаться в запертой избе, пока снаружи гибли её родные и соседи. Но внимательно присмотревшись к ней сейчас, он заметил, что Мейя стала бледнее обычного, лицо её покрылось испариной, а дыхание со свистом выходило из приоткрытого рта.

Трегор отодвинул Жалейку, подошёл к Мейе, взял её руки в свои и долгим взглядом посмотрел в глаза. Девочка-сова неслышно подошла поближе и с жадностью наблюдала за гостями.

– Нет. – Трегор осторожно качнул головой, будто боялся, что маска сползёт и откроет его тайну. – Не вижу. Может быть, хворь обычная, от сырых ночёвок, а может быть…

– Нет! – Велемир яростно отпихнул Трегора от Мейи. Ним почувствовал, как все скоморохи, находившиеся в шатре, насторожились и напряглись, приготовившись защищать своего. – Знаю я, к чему ты клонишь! Но ты неправ. Не можешь быть прав.

– Ты видел Морь, мальчик?

Велемир замолчал, глядя исподлобья то на Трегора, то на старуху. На Мейю он нарочно не смотрел, будто боялся увидеть в ней то, что могли увидеть меченые.

– А я видел, – продолжил Трегор, не дождавшись ответа. – Много раз. И тогда, и ныне. Морь коварна. Её первые шаги легки, как поступь рысёнка. Кто-то сразу начинает бредить, сходить с ума. Кто-то давится кашлем. У иных поднимается жар. Морь обнаруживает себя, когда бывает слишком поздно. Не лучше ли сперва подумать о худшем, а потом обрадоваться, что вышло не так, чем понадеяться на лучшее, а после сожалеть о своей беспечности?

– Вы знаете, как это лечить? – спросила Мейя. – Прошу вас, не слушайте… его. – Она осуждающе кивнула на Велемира и снова повернулась к Трегору, будто силилась рассмотреть лицо сквозь маску.

Велемир опустил голову, будто получил пощёчину. Жалейка сочувственно потрепал его по плечу.

– Я уведу её ненадолго, – вымолвил Трегор. – Не даю ни единого обещания. Она сама захотела, вы все слышали. Пока можете угоститься тем, чем вас пожелают угостить.

Они с Мейей шагнули за занавес, и тяжёлая ткань сомкнулась за их спинами, как речные воды над головами тонущих. Тут же к друзьям подошла золотокожая девушка с подносом засахаренных фруктов.

– Благодарю, красавица, – оживился Жалейка и взял сморщенный финик. Ним подивился: у них в Стезеле на редком торгу можно было найти финики, разве что какой купец умышленно плыл за ними в Мостки. В Зольмаре, говорили, чем только не торговали, но чтобы здесь, в Княжествах…

– Худо дело! – выкрикнул старик с оленьими рогами, вбегая в шатёр. – Местные! С топорами и вилами. На нас идут.

– Неблагодарные стервецы, – выплюнула старуха и неожиданно резво вскочила со своего сундука. – А ну, запрягай лошадей! Грузи добро! Не дерёмся с простым людом, хоть они и рассказывают про нас небылицы.

Скоморохи засуетились, засновали всюду деловитым роем. Никто не злился, не пугался, каждый знал своё дело, и Ним понял, что такое для них не впервой.

– Не успеете ведь! – крикнул Жалейка. – Вон сколько всего собрать да убрать, давайте лучше я выйду, поговорю!

– Один против пары дюжин мужиков с топорами? – хмыкнул однорогий скоморох и пихнул в руки Жалейки ворох сверкающих сценических нарядов. – Не болтай и иди, сложи всё в сундук. Трегор нам поможет, успеем всё.

– Мейя! Отдай её! – закричал Велемир, тормоша занавес Трегора. – Ты слышал? К вам идут местные, я не собираюсь ждать, пока тут случится побоище! Мы уходим!

Занавес резко распахнулся, Трегор молча прошёл мимо ошарашенного Велемира, в несколько широких шагов пересёк шатёр и вышел наружу.

– Эй!

– Не тронь его, – предостерегла старуха, плавно, но шустро складывающая инструменты по футлярам и чехлам. – Помешаешь – нам всем несдобровать, и вам, гостям нашим, тоже. Девчонка твоя у нас остаётся пока, это и дураку понятно. И ты, коли помочь ей хочешь, да с ней остаться, помогай давай, а не голоси.

Ним никогда не видел Велемира таким растерянным и в другой ситуации даже посмеялся бы над свечником, который разом стал выглядеть младше и ниже ростом.

– Остаться?.. – беспомощно повторил Велемир. Его пихнул в спину мужчина-медведь.

Ним заглянул за занавес: Мейя лежала на сложенном в несколько раз покрывале и не то спала, не то просто отдыхала. Как скоморохи собирались её выносить? Он махнул Велемиру, который так и продолжал растерянно мяться среди шутовского переполоха, и вместе с Энгле они растолкали Мейю, поставили на ноги и вывели наружу.

Девушка-ящерица сняла и загасила фонари. Поле накрыла мягкая туманная тьма, зато со стороны деревни отчётливо виднелись горящие факелы и слышались грубые голоса, выкрикивающие что-то отрывистое и яростное. Ним прикинул, что за прошедшее время люди должны были уже приблизиться к шутовскому стойбищу, но отчего-то до сих пор были довольно далеко… Велемир и Энгле помогли Мейе забраться в одну из повозок, куда шуты грузили инструменты и наряды, а Ним задержался, заметив в поле одинокую фигуру, закутанную в тёмную ткань.

Трегор стоял среди жухлых стеблей золотарника, сложив руки перед лицом, и будто