Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё будет хорошо! — произнёс он вслух, понимая, что это самовнушение. — Всё будет хорошо… Насколько это возможно.
Он встал и направился к выходу. Что-то зажужжало у него за спиной и толкнуло его в спину. Артур испуганно повернулся и увидел Адама. Адам поднялся с пола и помотал головой.
— Ну что? Я не опоздал?
— Как, вы уже вернулись? — удивился Артур. — Я не успел даже дойти до двери.
— Да? А для меня прошло две недели. Ничего удивительного. Тот телепорт, в моём времени, гораздо надёжней и точней этой самоделки.
— Удачно съездили? — спросил Артур.
— Вполне. Решил пару вопросов. Теперь мы можем, дождавшись грозы, спокойно отправляться в моё время. Там нас уже ждут.
— Грозы наверно уже не будет в этом году. В воздухе пахнет снегом.
— Ничего, перезимуем. «A patient waiter is no loser». «Переосеним» и перезимуем.
— Адам! — вдруг вспомнил Артур. — А вы же собирались в «точку отсчёта»?
Адам нахмурился и неохотно ответил:
— Я передумал.
В конце октября выпал первый снег. Он падал медленно и задумчиво на ещё тёплую землю и таял.
Поэт стоял на дворе с непокрытой головой, протянув руку ладонью вверх. Артур подошёл к нему и тоже стал ловить на ладонь хрупкие снежинки. Они таяли на руке, едва он успевал их рассмотреть.
— Говорят, ни одна снежинка не похожа на другую, — сказал Поэт. — Совсем как люди.
Он поднёс руку к лицу, разглядывая снежинку, тающую у него на глазах, и негромко прочёл эпитафию её короткой жизни:
«Снег идёт. Идёт и тает. Первый снег.
Где-то в небесах рождаются снежинки. Пушистые, красивые.
Медленно порхают они с высоты, удивлённо разглядывая поседевшую землю.
Вот одна — упала на ладонь, удивила и растаяла.
Много было и будет снежинок, а такой уже не будет.
Короткая, странная жизнь.
Нашла ли она её смысл?
Молилась ли снежному Богу?
Просила о вечной зиме?
Боялась тёплой ладони?
Вся её жизнь — короткий, волшебный полёт.
И смерть — как последнее удивление.
Прощай».
Он опустил ладонь, и они долго ещё стояли, очарованные медленным танцем падающих снежинок.
Подметая двор от снега, Андрон объяснял Артуру свои убеждения.
— Свобода воли — это человеческая иллюзия, — поучал он. — «Человек может делать то, что хочет, но не может хотеть по своему желанию», — говорил Шопенгауэр. Да, да! Не смотри на меня так, я и умные книжки иногда читаю… Значит, первый шаг к обретению свободы воли — ты должен сделать то, чего не желаешь. Например, посреди зимы искупаться в озере. Готов к этому шагу?
— Пожалуй, нет, — поёжился от одного представления Артур.
— Тогда твоя воля не свободна. А точнее — её просто нет.
— Если я не хочу делать неразумный поступок, это не значит, что у меня нет воли к нему. Я просто понимаю, что это будет неразумно, и поэтому не делаю этого.
— Если ты делаешь только то, что считаешь разумным или приятным, ты уже не свободен. Ты уже механизм, выполняющий программу — «разумное и приятное», — поучительным тоном пояснял Андрон. — Свобода воли подразумевает, что у тебя есть неограниченный выбор. Ты же подтверждаешь, что у тебя выбора нет, или твой выбор жёстко ограничен приятным и разумным.
— Может быть, он ограничен, но он есть.
— Да?.. Как у ребёнка, который выбирает между двумя конфетами? — хитро улыбнулся Андрон.
— Нет, я с тобой не согласен, — упорствовал Артур.
— Хорошо, поясню на ещё одном примере. Ты стоишь перед дорожным переходом и ждёшь зелёный свет. Смотришь, — а машин-то на дороге нет! Что ты сделаешь — пойдёшь через дорогу или дождёшься зелёного света?
— Не знаю, — пожал плечами Артур.
— А я знаю. Ты сделаешь то, что велит тебе твоя программа. Если тебя приучили к тому, что порядок надо уважать, ты дождёшься зелёного. Если тебя к этому не приучили, ты пойдёшь на красный. Что записано в твоей программе, то ты и выполнишь. Где тут свобода воли?!
Андрон вопросительно посмотрел на Артура.
— Свобода воли отвергает принцип причинности, — неожиданно поддержал Андрона подошедший Ньютон. — Свобода воли — это в некотором роде «deus ex machina». Если всё в мире подчинено причинно-следственным связям, то свобода воли — это человеческая выдумка.
Андрон гордо задрал голову, обрадованный столь весомой поддержкой.
— Ты как будто рад тому, что ты — «биологический механизм», — досадливо тряхнул головой Артур.
Андрон не обиделся, и спокойно посмотрел на Артура.
— А, пожалуй, рад… Определённости рад. Так ведь всё понятней становится, и нет больше места сомнениям, исканиям, заблуждениям… Ну что такое человек, если он не от Бога? — спросил он Артура, а потом посмотрел на Ньютона. — А ведь он не от Бога, это наука уже доподлинно установила, — он снова обернулся к Артуру. — Если он не от Бога, то он недоразумение какое-то, ходячий вопрос, вроде нашего Сократа. Ему обязательно надо насчёт себя что-то выдумать, а потом ещё уверить себя в придуманном, иначе-то он, глядишь, и умом тронется.
Оставив Андрона, Артур подошёл к Ньютону.
— Неужели и вы считаете себя «биологическим механизмом»?
— Нет, не считаю, — ответил Ньютон и вздохнул. — Но вы должны понимать — всё зависит от системы координат. В человеческой системе координат, человек, безусловно, для себя обладает свободой воли. Но стоит выбрать другую систему координат, посмотреть на человека со стороны — можно выявить последовательную цепочку причин и следствий, где некуда вставить пресловутую «свободу воли».
Расстроенная Ева бродила по двору, озираясь вокруг.
— Что случилось? — спросил Артур.
— Филип пропал, — плачущим голосом сказала Ева. — Снег выпал. По ночам уже холодно. Он же замёрзнет и заболеет.
Артур позвал Паскаля, и друзья подключились к поискам пропавшего кота. Обошли весь сад, обошли весь Замок и, устав, уселись за столом во дворе.
— Пропал мой кот! — захныкала Ева. — Он никогда не видел снега. Он замёрзнет.
— А ты разве видела раньше снег? — попытался отвлечь девочку Артур.
— В холодильнике, — ответила Ева, — в морозилке. Мне отец мороженое делал.
Отдохнув, друзья отправились на поиски за пределы Замка. Обошли весь берег и только потом додумались заглянуть в мастерскую. Кот лежал на тахте, наблюдая, как Адам чистит ржавую «буржуйку», найденную в сарае. Обрадованная Ева схватила кота в охапку и, не смотря на его возмущение, побежала с ним в Замок.
Шут уехал в Кардерлин, к своей любезной,