Впрочем, как и любые сомнения. Стеснения. Мысли. Страхи.

— Ты меня возненавидишь завтра, — прохрипела я в какой-то момент. — Ты себя сейчас предаешь, Бакоа.

— Заткнись и иди сюда.

И снова гром и молния. Дождь уже обосновался в комнате, превратил ее в филиал океана, шипел, попадая на голую кожу, дотягиваясь, присоединяясь, я тоже хочу.

Комната тонула и искажалась, времени больше не существовало. Зрение полностью уступило осязанию. Тонкие пальцы. Острые плечи.

Я все-таки дотянулась до твоих волос, вор.

Я все-таки сделаю это, Джерри.

Колени. Локти. Подбородок. Губы.

Странное ощущение: потерять себя. Странное и сладкое: в дурмане, в ком-то другом, в опыте, о которым вы оба знаете — это настолько противоестественно, что, возможно, сожжет, растерзает обоих изнутри, — но все же это невозможно упустить, потому что некоторые истории, пусть и неугодны истине, а так хочется написать…

Гром и молния, молния и гром.

Вдруг темноту полоснул нестерпимо-янтарный луч света: открылась дверь. Она что, не была заперта?

— Джеремия, у тебя тут тележка с ужином под дверью стынет… — начал голос Тилваса Талвани и оборвался так резко, будто острым ножом отсекли.

Комната ходила ходуном. Все поглощал прельстительный лиловый туман, танцевала шальная улыбка Бакоа, а в дверном проеме виднелись такие огромные глаза Талвани, что были похожи на два колодца. Сердце билось у меня в голове, в ушах, везде.

Кажется, Тилвас что-то еще сказал. Мокки рассмеялся.

Потом вор поднялся, сделал несколько быстрых шагов к двери и обеими руками схватил артефактора за ворот рубашки.

***

Ливень грохотал, давя на барабанные перепонки. Вода заливала паркет у окна. Ночь продолжалась.

Я лежала на спине, глядя на то, как по дощатому потолку бродят резкие тени — ветви деревьев под призрачным светом вновь включенного уличного фонаря. У меня на ребрах лежала рука Бакоа.

— У тебя пальцы совсем не шевелятся. Слишком напряжены. Ты не спишь, — почти беззвучно вывела я.

— Ты чересчур умная, — также шепотом огрызнулся вор.

Пауза.

— Почему ты никогда не говорил мне? И вообще никому?

— Потому что я ненавижу это.

— Что за бред. Ты же не ненавидишь Чо и пару наших знакомых из Алых.

— Я в себе это ненавижу. Я это не выбирал, и это сложнее, чем стандартная ситуация. А я ненавижу сложности, которые мне навязали. Будь то природа или что угодно еще. На других мне плевать, Джерри.

— В Рамбле с этим плохо?

— В Рамбле с этим лучше, чем где-либо. Но не для вора. И не с Лиорданом.

— Лиордан… Красивое имя.

— Нет, обычное.

— Ты его любил?

— Я никого никогда не любил. Мне так кажется.

Я вспомнила, что несколько часов назад он был другого мнения. Мокки тоже вспомнил об этом. Его рука сжалась.

— Ты сейчас лжешь или тогда лгал, Бакоа? — подмигнула я.

— Терпеть не могу такие прямые вопросы. Сейчас, — твердо. Потом, паясничая: — Мне так кажется.

Мы синхронно усмехнулись.

— Я тебя тоже люблю не так, как надо, — задумчиво сказала я. — Ты меня пугаешь. И заводишь. И при этом я доверяю тебе. Ты мой самый близкий человек в последние годы, Мокки. Однако для любви... Меня что-то всегда смущало, помимо твоего очевидно отвратительного нрава.

Он лениво царапнул меня по ребру: эй.

— А теперь, когда все стало понятнее, мне гораздо проще и... хм. Дружелюбнее?

— А ты у нас конформистка, да, Джерри? — проворчал Мокки, как мне показалось, с благодарностью. И добавил совсем тихо: — Ты тоже мой самый близкий человек. Не в последние годы, а вообще. И меня ярость берет, что при таком раскладе ничего не работает. Я бы сказал: "пошло оно нахрен, я тут все уничтожу, любой ценой, а сделаю, как мне хочется", но в вашем светском, чтоб его, обществе говорят: "очень жаль". А жизнь — светская стерва. Обобрать получится, переубедить —  нет... Очень жаль.

— Очень жаль, — эхом отозвалась я. — Однако твой сегодняшний план был скорее из серии "пошло оно нахрен".

Я почувствовала, как он улыбается в темноте, и сама беззвучно рассмеялась. Да уж. Вот это дурдом.

— Расскажешь кому-то — и я тебя убью, — стерев улыбку, максимально холодно сообщил Бакоа. — Вас обоих.

— Ну да, естественно. Эта угроза лучше подойдет для утра, — фыркнула я. — Сейчас я тебе не верю, извини.

— Утром будет не до угроз. Чую, зелье старушки Галасы добьет нашу психику, как только выветрится. И твою, и, конечно, мою. Только аристократишка будет в относительном порядке.

— Ты так и будешь звать его аристократишкой?

— Конечно. Это традиция. Могу "лисом", но это немного палевно, не находишь?

— Имя предлагать бессмысленно, я поняла. А про зелье: я думала, оно уже выветрилось.

— Смешно, — язвительно буркнул вор. — Джерри, тогда бы меня здесь не было. Ты почувствуешь, когда оно закончится, поверь. Я тотчас перестану быть душкой, у меня сейчас та стадия, когда я и без зелья не очень... И, кстати, не подходите ко мне еще пару дней. Себе дороже. Не за чем это — трупы плодить.

— Да уж действительно, — с чувством проговорила я. — Нам ведь совсем не надо срочно спасать чью-то жизнь, можно хоть полгода отдыхать. Или ты думаешь, что теперь ему и умереть не жалко?

Боль промелькнула в лице Бакоа. Он цыкнул на меня: тише. Я замерла, скосив глаза и прислушиваясь, но всё было так же сонно и тихо, не считая дождя. Мы снова расфыркались, на удивление беззаботно, хотя только что, кажется, поняли ещё одну причину срыва.

— Ты бы предпочла, чтобы этого не было? — какое-то время спустя запальчиво спросил Мокки.

Так запальчиво, что сейчас бы я поверила фразе про убийство. Хотя нет. Это не злость в его голосе. Это отчаяние.

Я старательно обдумала вопрос. Потом повернулась на бок, осторожно убрала прядку темных волос со лба Бакоа и заглянула ему в глаза. Привет, Мокки-без-маски. Вот ты какой.

Интересно, смогу ли я смотреть на него завтра. Есть нехилый шанс, что я скорее предпочту облиться керосином и поджечь себя от столового канделябра, чем вообще оказаться в поле зрения Бакоа и Тилваса. И постояльцев соседних комнат. Мокки просит не трогать его два дня? Пф. Умоляй он меня об обратном, вот тогда бы у нас возникли проблемы.

— Думаю, это было очень нужно, — честно сказала я. — Правда, я не уверена в некоторых нюансах, но...

Он закатил глаза, и я снова поцеловала его. Осторожно. Нежно. Потом мы бесшумно разобрались с одеялами и тоже уснули.