бедняжка, занималась вместо стихов редактурой дамских переводных романов в бойком частном издательстве. Поэзия, увы, приказала долго жить, а на ее месте бойкие мальчики и девочки стряпали спортивную рекламу и делали яркие буклеты. Но техника у них была на высоте, ребята, как на подбор, попались приветливые и разрешили Ванде пользоваться даром фирменным прибором. Жаль, что письмо для Малышевой оказалось черно-белое, аппарат брал любые цвета, хоть баксы на нем штампуй, и копии вышли из него ничуть не хуже оригинала.

Ванда понятия не имела, зачем она совершает пиратские действия, но утешала себя избитой истиной о том, что цель – ничто, зато движение – все! "Просто очень скучно, сидишь в одиночку целый день, хоть сто раз застрелись, ни души не видишь, а может, польза какая скажется" – заранее оправдывалась Ванда. – "Глядишь, потеряет Малышева эту цидульку или в трамвае вытащат, она будет убиваться, а я тут как тут. Не плачь, подруга Малышева, я снесла тебе яичко, хоть не золотое, но аналогичное!"

У себя в пустынной прозе Ванда уместила оригинал обратно в конверт и тщательно заклеила по краям. Потом положила послание на стол дожидаться дня зарплаты.

№*******

Запоздалая журналистка странного вида явилась в осиротевшую контору общества «Экспресс» в середине дня, когда оставшийся персонал закусывал или развлекался на свободных компьютерах. Мальчики гоняли призрачные машины по экранному автобану, девочки, собравшись стайкой, разгадывали лингвистические пирамидки. Люди в конторе отчасти привыкли, и происшедшая трагедия занимала мысли меньше, чем проблемы будущего трудоустройства. Никто не знал, сохранится ли «Экспресс», а так же, в каком виде и под чьим руководством. Одна из девочек, ее звали Оля, самая добросовестная из них или самая добросердечная, проводила корреспондентку в кабинет руководства, показала место, занимаемое покойным Олегом Истоминым и доложила, что ушедший шеф был душа-человек, таких днем с огнем не сыщешь. Кабинет ничем не украшал, очень был скромный и стеснительный. Всю документацию забрало следствие, так что смотреть не на что.

Журналистка пошныряла по углам, обшарила глазами покинутый офис и проследовала за Олечкой в закуток, который приспособил для своей деятельности директор-администратор Игорь Брагин. От большой общей комнаты угол отделяляся стеллажами, отдельная дверь вела в кабинет шефа, получались своего рода сообщающиеся сосуды. От Игоря Брагина, о котором девочка мало что сказала (ибо никто не знал, где он пребывает, среди живых или мертвых) в его полуофисе тоже мало чего осталось, стол и шкаф были пусты, бросался в глаза лишь коллаж на двери, ведущей к Истомину.

Оля охотно подтвердила, что это художество – плод фантазии Игоря Брагина, он составлял из картинок панно, добавлял и изымал по своему вкусу. В настоящий момент на двери в прихотливом порядке лепились портреты Мадонны, султана Брунея, голенькой очаровашки в белых подвязках, Чикатилло и принца Чарльза в одиночестве. А под левым ухом принца кнопкой и наскоро был пришпилен газетный портрет из серии "Срочно в розыск!" В розыск срочно объявлялась женская голова, неопределенного возраста, в облегающей вязаной шапке и больших фигурных очках.

На праздный вопрос: "А это кто и зачем?" Олечка доложила, что может быть, журналистка помнит, незадолго до… гм, был криминальный случай, просто кошмарный. Террористы грозились взорвать нефтебазу и сжечь в Москве миллионы тонн нефти, получили выкуп, за предводителя у них была вот эта дамочка. Правда, сразу так и не скажешь? Игорь Брагин интересовался, следил за делом, даже повесил портрет к себе на дверь. Террористку, конечно, не нашли, да и портрет не очень-то внятный, сними с нее шапку и очки – так это будет кто угодно. Да хоть она же Олечка…

Вечер в куполах

Вторые сутки работы в новом помещении агентства «Аргус» клонились к завершению, обширный купол, поделенный на секции и комнатушки с прихожими и начиненный аппаратурой начал остывать от наплыва посетителей, остался лишь работающий персонал, и то не весь.

Глава "Аргуса" Валентин Михайлович Оболенский (среди сотрудников известный, как "корнет-однофамилец" в честь героя прославленного шлягера, особо изысканные острословы сокращали прозвище до патриархального определения "кор-милец"), так вот к концу вторых суток на новом рабочем месте Валя-Кормилец (упаси Бог, чтобы он раскусил последнее прозвание, впрочем, некоторые дерзецы, подслушавши его беседы с дочерней фирмой Катей-утешительницей, доходили до кощунственной клички "Отченаш Валя") вызвал Юлю Корнееву в новое шикарное обиталище и высказал благожелательную просьбу.

– Юлечка, детка, сделай любезность, посмотри, как поживает Катерина Дмитриевна в своей законной половине и насколько расположена к моему посещению, – многословно предложил лжекорнет, далее оправдал прозвище (если кто забыл, то припев шлягера финишировал так – «корнет Оболенский, налейте вина!») – Да, и флакончик достань, ее любимый, молочко от ирландской коровки, жуткая гадость, на мой вкус, но Екатерине единственной надо потрафить.

Юля кивнула шефу-кормильцу и вышла, а Валентин Михайлович, отнюдь не корнет Оболенский, отщелкнул замысловатые замки квадратно-закругленного портфеля и достал оттуда беллый пустой конверт среднего размера наряду с неопрятно разрозненными бумажками. Осмотрев получившуюся кучку с некоторой брезгливостью, Валентин Михайлович закурил американскую сигарету и стал терпеливо ждать, посматривая в окно.

Юля не замедлила с ответом, однако на глаза начальства показываться не стала, а сообщила по интеркому грудным голосом, приятно обволокшим помещение.

– Валентин Михайлович, Екатерина Дмитриевна сейчас заканчивает сеанс, дама вот-вот выйдет, тогда она вас ждет. Я скажу, когда клиентка покажется, – подробно информировала Юля.

Валентин Михайлович неслышно, но благожелательно кивнул устройству и продолжал пускать дым. Минут через десять Юля кратко доложила, что очередная Венера в мехах покинула офис, и сама вошла в кабинет без спроса, чтобы вынуть из бара непрозрачную темную бутылку и пару хрустальных рюмок. Валентин Михайлович захватил в горсть бумаги и направился по коридорам в сопредельную часть купола, Юля следовала за ним с бутылкой и рюмками в руках. Хорошо, что почти все зрители разошлись, и зубоскалить было практически некому, поскольку зрелище помимо воли получилось помпезным и отчасти комическим. Юля была крупной, красивой девушкой кустодиевского замысла, с хорошо окрашенными тициановскими кудрями и шествовала чуть позади шефа с забавной важностью.

У входа в нужную комнату Валя-Кормилец замешкался, затем, не постучавшись, буквально открыл дверь ногой и проследовал прямо на мягкий диван у стены. Юля выгрузила свою ношу на низкий стеклянный столик, ослепительно улыбнулась в общем направлении и тихо покинула кабинет. Валентин плотно уселся, заложил ногу за ногу и умело свинтил пробку с темной коричневой бутылки.

Хозяйка помещения, не вполне освоившаяся с обстановкой, нервно раскручивала кресло, на котором сидела боком, проверяя, как ее движения соответствуют поворотом винта, крепившего