обычно предостерегал, сейчас шептал, что нужно бежать, нужно броситься в атаку, нужно зажать руками уши и скулить, как детеныш дракона.

– Найди их.

Правая барабанная перепонка лопнула, оглушая меня, горячими струйками потекла кровь. Усилием воли я отогнал дрожь, не позволяя своему телу качнуться, и сжал сильнее зубы. Принцу не пристало показывать слабости.

Император Таррвании завел песнь на древнем таррванийском, я почти не слышал ее, но ощущал, и тяжесть, железная тяжесть воздуха растворилась в возвышенной песни.

Это был не страх, это было удивление. Я знал, что такое давление должно сломить присутствующих, но только шепот восхищения и почтения раздавался вокруг.

Моя грудь вздымалась, а пот катился градом по спине. Еще поворот песочных часов отстоять, и церемония будет окончена, а раны излечатся. А пока – терпеть.

Вибрация и дрожь от гонга коснулись моей силы, и я выпрямил спину.

Принц, надежда и будущее Таррвании, должен стоять до конца, даже если разверзнутся Гайровы огненные врата.

Или с ним заговорит сам богодракон, никогда не отвечавший на его мольбы.

Утомительная церемония в главном храме Эарта окончена, принцу дозволено уйти.

Хотелось бы, чтобы так и было. Я провел рукой по узкому воротнику. Церемониальные одежды год от года душили меня все сильнее и сильнее, но дворцовый этикет не терпел перемен. Служанка поправила мои манжеты, разгладила складки на камзоле, а напыщенный юнец зачесал волосы назад и нанес на рога душистое масло, запах которого чуть не заставил меня чихать.

А затем поднесли зеркало, я взглянул, вздохнул и лишь улыбнулся, кивком отпуская слуг.

Еще парочка песочных оборотов, и мать пошлет за мной. А единственное, чего мне сейчас хотелось, это смыть усталость от церемонии и понять, что произошло на ней.

Вернувшись в покои, я смог отвязаться ненадолго от слуг под предлогом личного подношения Эарту. Раздирающая ухо боль исчезла уже под конец церемонии. Но кровь никуда не испарилась, и только отпущенные волосы скрыли струйку, скользнувшую по шее. Однако на приеме необходимо было «привести прическу и внешний вид в порядок, ты же не среди простолюдинов, дорогой Винсент», как сладко пропела императрица, когда я, поклонившись, попросил отпустить меня в покои. Поэтому слуги пришли ровно через четверть оборота.

И никто не слышал голос этого существа. Я не был до конца уверен, богодракон ли со мной говорил. Его голос давно не касался дитто, последний раз был… чуть более тысячи лет назад. Как указано в книгах. Но я не помнил этот момент истории… возможно, мой вечно надменный учитель и вбивал что-то такое в мою голову, но с последнего обучения прошло лет четырнадцать. Затем отец направил меня по личной просьбе на восток, и я как-то не забивал голову такими мелочами, лишь методично искоренял предателей и следил за сохранностью вверенных мне территорий и границ. Почти все свидетели тех времен мертвы, а спрашивать отца или императрицу я не намеревался.

Точнее, даже если бы хотел – не смог бы.

В дверь постучались.

Я откашлялся и громко произнес:

– Принц Винсент Фуркаго впускает в свои покои.

Дверь отворилась, и ухмыляющийся Тан проскользнул внутрь. Его расшитый золотом черный камзол, как всегда, сидел точно по фигуре. И не скажешь, что под одеждой искусно спрятаны кинжалы и удавки – его любимое оружие. А за ним внутрь зашел и хмурый Аджит в церемониальных зеленых одеяниях.

– О величайший из величайших! Принц, соблаговолите ли…

– Давайте без этой ерунды, – раздраженно бросил я.

– Винс, ну ты так одет, что даже я не смог сдержать торжественный тон. Примите поздравления, о императорский из императорских! – весело отозвался Тан.

– Свет и Закат нашей Империи, роза и шипы, дева и похотливый взгляд, прекорр и дерьмо, – вторил ему Аджит, и оба расхохотались.

Я лишь усмехнулся в ответ и отпил вина из кувшина, заботливо оставленного служанкой на моем письменном столе. И передал вино тем, кто уже четырнадцать лет служил под моим началом: лейтенанту Тану и лейтенанту Аджиту. И они оба ненавидели дворец так же сильно, как и я.

Но в честь победы над Исметром устроили пышный прием: начиная с сегодняшнего вечера вся неделя будет наполнена гуляниями и весельем. Годы кровопролитной войны окончены, исмы склонили головы и подписали мирный договор, вступив под контроль Таррвании. Договор с честью привезли в столицу.

Торжественность ситуации требовала знаменательного воссоединения любящей императорской семьи. И тогда послали за нами, Изумрудным отрядом.

Ребята в отряде ворчали, но я старался успокоить их, пообещав выторговать у отца хорошую службу. В конце концов, Таррвания нуждалась в новых землях. И вассалах. Например, тех, что ютились у восточной границы, но никак не хотели вступать под контроль Таррвании. Нет ничего слаще славы, добытой в бою, – таков был девиз моего отряда.

Правда, обещания эти были немного лживы… Каждое мое возвращение в столицу превращалось в борьбу со стоглавым змееросом.

И это я говорю не об отце.

В дверь вновь постучали. Мы переглянулись, и я поставил кувшин на стол, а Тан крикнул:

– Входите!

– Ваше Высочество Винсент, императорская чета, Свет и Закат Империи, ожидают вас возле тронного зала, в церемониальном приделе.

Чопорный голос слуги скучно объявил о том, что я и так знал. Но скорчивший рожу Тан, беззвучно пародирующий старика Грога, чуть не заставил меня расхохотаться.

– Я иду… иду!

Хлопнув Тана по плечу, кивнув Аджиту и нацепив самую скучнейшую мину, я распахнул дверь.

Принц идет играть в змееросовы игры.

– Винсент, это тебе стоило уже дожидаться меня здесь. А не мне. – Она по-птичьи склонила голову и с холодным снисходительным интересом посмотрела на сопровождавших Тана и Аджита. Но не на меня.

Первый удар.

– Ваше Императорское Величество, не дело первым вступать в церемониальный придел младшему. Мои года… не позволяют мне.

Она наморщила нос и сдержанно произнесла:

– Твой отец уже сидит на троне целый оборот. Неужели ты думал, что император станет ждать? Ты позоришь меня… да-да, Винсент, позоришь. И твои ручные обезьянки не помогут тебе, если я сейчас рассержусь.

Я и мои «ручные обезьянки» склонились в низком поклоне. Императрица фыркнула и потрепала по голове, заставив вздрогнуть. Меня окутало запахом корицы и меда, в который тонкой струйкой вплелись все оттенки железа: как она ни старалась, что бы в кожу ни втирала, чем бы ни душила волосы, а перебить запах крови было сложно.

Я чихнул.

Она слащаво произнесла:

– Сегодня, дорогуша, очень-очень важный день. Не думаю, что твой отец рассердится