В колхозе была своя конно-спортивная секция. В городе Артеме — ипподром. Нормальный, с тотализатором. Сын деда Руденко, дядька Гриша Руденко — был лучшим жокеем, мой дед — на рысаках. Самыми богатыми мужиками на селе были — призы брали.

К началу войны колхоз уже прочно встал на ноги, за каких-то десять лет с нуля, с голой приханкайской степи. Причем, коневодство даже не было основным источником дохода. Уже было и несколько тысяч овец. И не просто на мясо, стригли шерсть, даже свои стахановцы-стригали были. Начали разводить коров. И не с местных беспородных начали, а закупили симменталок. Своя пасека, я помню, что дед говорил — 300 ульев. Свой птичник, куры-несушки и утки. Овощеводство, само собой. Кроме ячменя и овса начали выращивать гречку.

Зажили. И начали обзаводиться детьми. В 1936-м году родился мой дядька Вася, в 40-м мой отец, в 1941-м его погодок Петя (умер от простуды в 45-м), уже в начале войны, вскоре после его рождения дед ушел на фронт. Большинство мужчин колхоза были призваны в армию, они же все были сержантами и старшинами запаса, остались почти только те, кто работал в МТС.

В 45-м году мужики начали возвращаться с фронта. Работали, дедушка говорил, как бешенные. За считанные годы не только восстановили хозяйство полностью (хотя село, разумеется, в оккупации не было, но война, когда основная рабочая сила ушла, сказалась), но уже к концу 40-х стали бросать свои домишки, построенные в первые годы коллективизации, отстраивались заново, добротно. Стройматериалы колхоз и сам закупал, и зимой мужики ехали в тайгу, в Чугуевский и Анучинский районы края, заготавливали лес. Старые хибары бросали целыми улицами, строились, как сумасшедшие.

Мой дед сначала построил дом своей дочери, тете Любе, к свадьбе её. Молодые, тетя Люба и дядя Вася Гаврик, сразу после свадьбы въехали в собственный дом. Потом пришла очередь старшего сына. Тоже женился и «получил ключи».

Наконец, пришла очередь для своего дома, планировали, что младший сын, мой отец, останется жить со стариками. Но вместе с этой очередью пришла и хрущевщина. Колхозам запретили самим заготавливать лес, а государство его для индивидуального строительства не продавало.

Дед нашел выход — шлакоблок. Собирали где только можно золу, как-то ухитрились достать цемент… Как-то — купили ворованный в Хороле. Не красиво? А куда деваться, в халупе с одной комнатой продолжать жить? Строили 4 года, это все-таки не из бруса строить, но отстроились, дом получился очень хороший.

А государство в это время начало само строить жильё. Уже не для колхозников, уже совхоз был. Выстроили целую улицу двухквартирных домов, назвали улицу — Молодёжная. Несколько лет эти дома стояли пустыми. Молодые семьи категорически отказывались переезжать в эти дома, предпочитали оставаться в тесноте со стариками. Потом эти дома заселили уже новыми переселенцами из Украины…

* * *

Что в этих совхозных домах было такого неприятного для сельчан? Да такое впечатление, что в стране резко все, кто принимал какие-то государственные решения, стали дураками. Болванами. Сверху донизу. Реально, СССР стал страной дураков.

Начнем с… «розы ветров». Ветра на моей малой родине — штука очень неприятная, особенно зимой. Такой климат — почти постоянный ветер, часто сильный, в постоянном направлении, зимой в одном, летом — в противоположном.

Что будет, если улицы села спроектировать вдоль «розы ветров»? Конечно, постоянные поземки зимой и заметенная дорога. Первые поселенцы села, не имеющие никакого архитектурно-градостроительного образования, проложили улицы поперек направления ветра. И дома не лепили прямо к дороге, оставляли пространство метров в 15. А это пространство сразу засадили аллеями из ильмов[14], кленов и тополей, которые у нас нормально росли. Ветрозащитные полосы, своего рода.

А дома ставили узкой, торцевой частью по направлению к дороге, с тем, чтобы зимние ветра обдували узкую часть дома. И обязательно со стороны зимнего ветра — кладовая, чулан, холодное помещение. Тамбур перед стеной жилой части дома.

Что будет, если дом развернуть, так, чтобы он стоял к ветру длинной стеной жилой части? Его зимой будет выдувать. Вся стена промерзнет. Именно так поставили дома на улице Молодежной. И все остальные дома, которые потом строил совхоз. Я помню рассказы, как старики подходили к строителям, еще когда только они начинали заливать фундаменты под новые дома и возмущались:

— Вы что, сукины дети, творите?! Совсем ума нет?

— У нас такой проект!

Рассказывают, что даже коллективное письмо в крайком писали жители села о неправильной проектировке. Никакой реакции.

Поэтому, когда мы уже жили в одном из таких домов, стапливали за ночь три ведра угля, и все-равно утром уже был зусман[15]. А у деда — полтора ведра и утром в доме было тепло. А уголь по цене кусался. Это только у маразматиков, фанатов вкусной колбасы, в СССР всё было дешево, почти бесплатно.

Да еще и брус, из которого дом делали… И печи — обогреватель, у нас его называли — груба, в два колодца[16], больше нельзя было втиснуть — планировка такая. У деда и в других домах, которые при колхозе строили — три колодца…

* * *

Еще куда-то исчез… печной кирпич. Вроде был до середины 50-х годов. А потом исчез. И печи стали класть из обычного строительного, красного. А это две большие разницы, кто понимает. Одно дело, когда у тебя печка еще до утра остыть не успела, другое дело, когда через три часа после протопки к обогревателю даже спиной прислоняться — не согреешься.

Да многое что исчезло. Исчезла в селе артельная чайная. Мужикам после работы некуда стало зайти, пообщаться, рюмку или кружку пива выпить, бутербродом закусить, в шашки поиграть. Постричься в селе стало негде. Моя баба Таня стригла нас, пацанов, и всех мужиков-родственников сама ручной машинкой. И постоянно ругалась, что это ей приходится делать, раньше была парикмахерша-патентщица, у нее кабинет был в клубе. Там же работала модельерша-портниха. Она тоже исчезла.

В магазине исчезли черная и красная икра, осетрина и лосось, консервированные крабы, сыр…

Был анекдотический случай даже, завезли в магазин сыр с плесенью, продавца чуть не побили за бракованный товар. А то был советский сыр французских сортов. Умели делать и такой. Живая рыба исчезла в продаже. Полукопченная колбаса стала деликатесом, если вдруг привозили — давка чуть не с мордобоем. Да и обычная варёная — по праздникам.

Сегодня ругают нынешнюю варёную, а мой дед советскую называл говном, которое жрать невозможно. Честное слово, я не знаю и не понимаю,