30 сентября Бек снова вышел в эфир и был принят в Центре. Он сообщил, что Франц исчез с 16 сентября, у самого Бека не нашлось квартиры. Помощь, которую он рассчитывал получить на месте, ему не была оказана. Телеграмма вызвала ряд вопросов, но ответов на них не было. Бек не появлялся в эфире по непонятной причине.

Но так ли уж трудно было разгадать вероятную причину молчания Франца и Бека, если вспомнить, как и к чему их готовили перед заброской в тыл врага?

В середине октября связь с парашютистами, как по мановению волшебной палочки, возобновилась. Но ничего существенного из Берлина не поступило, радиограммы были полны тревожными намеками, которые свидетельствовали о том, что берлинские антифашисты, по крайней мере часть из них, испытывали затруднения. В отдельных сообщениях глухо упоминалось об аресте членов группы. Центр настойчиво подталкивался из Берлина к мысли о необходимости ввода в действие его стратегических резервов — законсервированных ценных источников.

14 октября 1942 года Бек передал в Центр радиограмму, которая была несвойственна его манере обращения с радиоключом и которую так и не смогли расшифровать. Что это, случайность или заранее обусловленный сигнал тревоги, поданный парашютистом?

На следующий день от Франца поступило похожее сообщение, содержание которого не поддавалось дешифрованию. И опять никто из тех, кто непосредственно был связан с приемом и докладом шифротелеграмм, не обратил внимания на необычный характер донесений из Берлина. Более того, спустя какое-то время Беку, доложившему об исчезновении Франца, были переданы явки к ценным связям. По-видимому, в Центре сочли, что при сложившемся положении ему следовало взять на себя роль радиета и одновременно групповода оставшихся в Берлине источников информации.

Однако, вместо ожидаемого потока ценных сведений, от Бека поступили путаные объяснения, из которых следовало только одно: все явки по какой-то неясной Центру причине провалены. Последующий анализ, проведенный в начале 1943 года, показал, что от имени Франца с Центром работало гестапо. Бек передавал поверхностные сообщения и, по заключению специалистов, пускал пыль в глаза.

Контрразведка СССР в годы войны организовала не одну операцию по дезинформации противника и раскрытию его «законсервированной» или специально забрасываемой в Советский Союз агентуры — при помощи радиоигр. Но если советской стороне удавалось длительное время, вплоть до окончания войны, водить немцев за нос, то почему немцы в свою очередь не могли то же самое проделать с советской стороной?

Проверка возникших подозрений подтвердила, что 14 октября Бек работал в эфире неуверенно, не объявлял группы зашифрованного текста и при их повторении давал другие группы знаков. Следовательно, Бек предупредил Центр, как было условлено, о том, что работал на рации под контролем германской контрразведки.

Но его радиосигнал не привлек того внимания, которого он заслуживал.

Сотрудники радиоцентра на запрос внешней разведки дали ответ, что, по их мнению, сигнал тревоги, поданный корреспондентом, «неудачен», особенно ввиду слабой его слышимости. Радисты не могли уверенно утверждать, была ли путаная телеграмма Бека следствием его преднамеренных действий или плохих метеорологических условий и значительной удаленности.

Неизвестно также, предупредила ли разведка радиоцентр о том, чтобы он фиксировал случаи поступления из-за рубежа радиограмм с какими-либо отклонениями от принятых параметров.

Франц, вероятно, поняв, что его тревожный сигнал не дошел до Москвы и что он участием в радиоигре только помогает фашистам, отказался от предложенной ему роли подсадной утки. Его немедленно доставили в камеру смертников и в начале 1943 года расстреляли. Когда его вели тюремными коридорами, Альберт Хесслер, возможно, вспомнил, как, отправляясь на задание, он пообещал знакомому интербригадовцу встретиться в Берлине после войны, что бы ни случилось. «Жаль, что так произошло, — подумал Хесслер, — еще подумают, что Альберт не сдержал своего слова. А все-таки фашизм будет уничтожен, и на немецкой земле победят мир и социальная справедливость!»

Бек оказался не нужен гестапо после того, как в Москве разгадали его истинную роль. Но позднее германская контрразведка якобы использовала его для ведения радиоигры против англо-американских союзников. Окончание войны он встретил в американском плену. Бек объявил о том, что являлся советским разведчиком, выполнял задание в немецком тылу и хотел бы встретиться с советским представителем. В мае 1945 года военный представитель США в Берлине уведомил своего советского коллегу относительно Роберта Барта. В Москве быстро разобрались, к какой ветви разведок принадлежит агент, и договорились о его доставке во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Во время допроса Бек признался в том, что после захвата рассказал немцам о своей причастности к советской разведке и якобы о Франце, хотя это уже не было секретом: германская контрразведка преуспела в дешифровании перехваченной советской переписки по так называемому делу «Красной капеллы». О многих ее участниках она узнала из телеграмм Центра и бельгийской резидентуры Разведупра.

Не располагая всей полнотой информации о случившемся, частично заблуждаясь относительно подлинных причин происшедшего провала, на Лубянке поспешили тем не менее «закрыть дело» и на основании показаний Бека признали его виновным в измене и пособничестве врагу. Он был приговорен к высшей мере наказания и тогда же расстрелян.

Надежда, как говорится, умирает последней. Трудно сказать, чем руководствовался П.М. Фитин, когда в марте, а затем в августе 1943 года обратился к руководству военной разведки с просьбой связаться по телефону в Берлине с Адамом Кукхофом. Глубоко законспирированный военный разведчик, профессионал высшего класса, несколько раз пытался дозвониться до Старика. На его телефонные звонки никто не ответил.

В это время Адам Кукхоф находился в берлинской тюрьме Плетцензе, где и был повешен 5 августа 1943 года.

Зондеркоманда «Роте капелле» (особая комиссия гестапо), созданная как механизм преследования и инструмент дознания, едва появившись на свет, взяла тайный, невидимый след. Она настигла и безжалостно уничтожила многочисленные жертвы, назвав их своим собственным именем, о котором, впрочем, в дальнейшем позабыли, а ее мученики под несвойственным им названием, которое они не признавали, стали олицетворять стойкость сопротивления немецкому фашизму.

Ведя поиск, «Роте капелле» далеко не сразу вышла на Корсиканца и Старшину, связанных с ними людей и их организацию. Возможно, последующий результат превзошел ожидания «Роте капелле», и она постаралась извлечь максимальную выгоду для себя, сознательно раздувая свой «успех». Нацистская верхушка, не останавливая потока ее самовосхваления, была довольна своим цепным псом, но в то же время неприятно поразилась масштабам выявленных в Германии и в оккупированных государствах Европы организаций, боровшихся против Третьего рейха. Среди схваченных зондеркомандой пленников находились советские разведчики, их помощники, а также немецкие государственные служащие, офицеры, представители аристократических кругов Германии, творческой, технической и научной интеллигенции, рабочие и техники. По своим политическим взглядам они являлись коммунистами, социал-демократами, либералами, по вероисповеданию католиками, сторонниками других религиозных конфессий, а также атеистами.