— Вы сегодня так прекрасны, — внезапно сказала служанка.

— Только сегодня? Хочешь сказать, что обычно я похожа на ослицу? — смеясь, спросила Гермиона. Впрочем, Адония с трудом понимала подобные шутки. Служанка в ужасе замахала руками и невольно отступила на несколько шагов:

— Что вы, госпожа! Ваша красота известна каждому! Просто вы выглядите такой радостной, а ваши глаза прямо-таки сияют. Будто сама Афродита снизошла в мир смертных… Но позвольте спросить, зачем вы так тщательно выбираете одежду? Словно к большому празднику готовитесь! Обычно ваши сборы гораздо короче.

— Считай это маленьким женским капризом. Что скажешь насчет этого гиматия?

— Он прекрасно подойдет, госпожа, — серьезно ответила служанка. — А если еще и скрепить ваши волосы золотой нитью, будет совсем замечательно.

— Нет уж, так я точно буду собираться целую вечность. Ну же, Адония, помоги мне одеться!

Гермиона сбросила одежды, в которых ходила по дому, и расставила руки, чтобы служанка накинула гиматий. Внезапно Адония улыбнулась:

— Я немного завидую вашей красоте, госпожа. С такими ногами и грудью… Не удивительно, что мужчины не могут перед вами устоять… Даже этот микенец.

— О чем ты говоришь? — Гермиона строго взглянула на служанку через плечо.

— Он даже не пытался скрыть радость, когда я передавала ваше приглашение! Мужчины все такие. Не умеют прятать своих чувств, что дети, что старики…

Адония наклонилась, чтобы поправить складки гиматия. Придирчиво осмотрела дело своих рук, и лишь затем продолжила:

— …а если и упрячут чего в одной голове, так другая всегда подскажет. Так я узнала, что нравлюсь будущему мужу. Ох и весело же было его дразнить!.. А потом мы поженились, и ни одной из его голов с тех пор больше терпеть не приходилось.

— Адония! — засмеялась Гермиона. — Что ты вообще несешь?

— Так это же правда, — служанка захлопала глазами. — Он за мной все лето ходил, как бычок, двух слов связать не мог. Зато потом всецело оправдал надежды…

Гермиона покачала головой:

— Иногда я удивляюсь, почему держу тебя рядом. Ты ужасная болтунья и часто говоришь дикие вещи. Но я все равно дорожу тобой, Адония, несмотря ни на что.

— Спасибо, госпожа, — служанка смутилась от внезапной откровенности. — Вы хотите, чтобы я была более… сдержанной?

— Ничего подобного. Просто не вздумай говорить в таком духе при моем отце, он тебя не поймет, — Гермиона с улыбкой повернулась и провела рукой по платью. — Что ж, если у нас еще есть немного времени… Где там золотая нить для волос? Я передумала и не возражаю против хорошей прически.

— Как прикажете! — все еще испытывая неловкость, Адония бросилась выполнять поручение царевны.

Спустя некоторое время Гермиона, по-праздничному одетая и причесанная, спустилась по ступеням кносского дворца. У подножия ее уже ждал Орест. Увидев царевну, микенец затаил дыхание и даже замешкался с приветствием. Впрочем, затем он учтиво поклонился, как того требовали правила приличий.

— Сегодня ты восхитительно выглядишь, — покраснев, заметил он.

— Ты не первый, кто с самого утра расточает лесть. Я начинаю к этому привыкать! — Гермиону позабавило его смущение. — Пойдем, я покажу свои любимые места. Будет, о чем вспомнить, когда уплывешь…

Стояла жара; в начале прогулки они старались идти в тени покрытых дорожной пылью деревьев. Затем микенец и критянка свернули прямо в кипарисовую рощу и, неторопливо, беседуя о разном, прошли ее насквозь. Сразу за рощицей располагалась маленькая деревня всего на шесть покосившихся домиков. Там они купили немного хлеба у толстого загорелого селянина; Гермиона пояснила, что этот булочник поставляет свою выпечку прямо в кносский дворец. Хлеб и правда был отменным, с еще теплой, податливой, слегка похрустывающей корочкой и нежным мякишем. Перекусив, Орест и Гермиона покинули селение.

Они спустились к небольшой, густо усыпанной цветами равнине и пересекли узкую речку — вода едва доставала до щиколотки. Какое-то время они шли по петлявшей между низких холмов дороге, с обеих сторон которой росли старые оливы, и миновали еще два селения, когда зной уже начал спадать. Гермиона оперлась на руку микенца. То, что идущие навстречу жители Крита видели эту вольность, их не смущало.

После они отправились к дальнему заливу, где берег был усеян великим множеством разноцветных мелких камней. Галька, отполированная за множество лет соленой водой, лениво перекатывалась и мягко шуршала, когда набегавшие волны продвигались дальше обычного, касаясь голышей. Гермиона и Орест сняли сандалии. Пройдясь по влажным камням у самой кромки теплой воды, они уселись на берегу.

Дочь Идоменея принялась перебирать в руках гальку. Орест тоже занялся этим незамысловатым делом. Море придало каждому камню свою неповторимую форму: некоторые были похожи на лунный диск, другие — на боевой щит, а иные смахивали на птичьи яйца. Расцветка, узоры и ломаные линии прожилок поражали взгляд. Критская царевна и присоединившийся к ней гость-микенец не спешили: им хотелось сполна насладиться каждым проведенным вместе мигом.

— Если бы мать увидела, как я катаю камни на ладони вместо того, чтобы заниматься делами царства… Наверное, она бы немедленно отреклась от меня! — заметил Орест, смеясь.

— А мой отец, застав меня за столь неподобающим занятием, лишь спросил бы, когда я наконец соберусь замуж, — фыркнула царевна.

Орест улыбнулся в ответ, но сразу посерьезнел. Казалось, слова Гермионы напомнили ему о чем-то неприятном.

— Я хотел узнать… Простила ли ты меня за то, что произошло в мой первый приезд?

— Ты о чем? — Гермиона удивленно взглянула на него, но тоже перестала улыбаться. — А, ты говоришь о Неоптолеме…

— Да. Я понимаю, что невольно стал причиной раздора между вами. Этому мирмидонцу я не понравился с самого начала… Он больше не возвращался на Крит?

— Нет, — царевна покачала головой. — И я надеюсь, ты перестанешь считать себя поводом для размолвки с Неоптолемом. Этот человек видел себя моим мужем и господином, а я желала знать его только как друга. Рано или поздно ссора все равно бы произошла… Теперь я это хорошо понимаю.

— Но мне казалось, что ты рассердилась на меня. Когда я покинул остров…

— Да, рассердилась. Но простила же. К тому же ты ничего не смог бы с этим сделать — мне просто нужно было время, чтобы самостоятельно справиться с собственными чувствами.

Они немного посидели молча. Орест с задумчивым видом уставился на морскую гладь, о чем-то размышляя. Гермиона какое-то время не прерывала тишины, а затем предложила напоследок пройтись вдоль побережья. Микенец согласился, и они направились к подножию невысоких, кряжистых гор, густо поросших ракитником.

Темнело. Хоть небо было еще голубым, но к его оттенку уже примешивался густой розовый цвет. Над головами путников мягко замерцали ранние