торопится покинуть остров, — Гермиона не собиралась этого говорить, но слова будто вырвались сами собой.

Орест поднял руку в протестующем жесте:

— Это не то, чего я желаю. Мне казалось, что ты должна понимать мои чувства. Возможно, я ошибался.

Нет, Гермиона понимала. Может, не сердцем, но разумом. Ей было неловко за свою резкость, потому она дала Оресту продолжить.

— Скорое отплытие меня расстраивает. Но команда обеспокоена новостями. Наше царство ведет кровавую войну — продолжать беззаботное плавание было бы слишком эгоистично. Разве я не прав, царевна?.. Где бы ни находился твой дом, будь он дворцом или хижиной — ты бы тоже поспешила к нему, случись что-то неладное.

Гермиона кивнула, ощущая, что больше не сердится. Более того, ей внезапно захотелось быть откровенной. Сделав шаг вперед, она взяла Ореста под руку и сказала без утайки:

— Я все понимаю. Просто мне было обидно, что ты так быстро покинешь меня.

На лице микенца застыло удивление. Царевна быстро добавила:

— Мне казалось, что мы… дружны. И на Крите не хватает людей, с которыми можно говорить обо всем, что меня заботит. Поэтому твои слова во время завтрака сильно меня огорчили. Прости за холодную встречу, Орест. Кажется, моя маленькая месть на самом деле выглядит большой глупостью!

Сын Агамемнона неожиданно улыбнулся:

— Пустяки! Отрадно слышать, что на Крите я кому-то нужен. Не уверен, что дома меня будет ожидать такой же теплый прием… Скорее, я окажусь лишним в Львином дворце.

— Кто знает, — Гермиона пожала плечами. — Размышления о грядущем все равно ни к чему не приведут, так почему бы тогда не обсудить дела минувшие? Расскажи мне о своих странствиях.

— Но я уже говорил о них у твоего отца… Что еще ты хочешь узнать?

— Все, — критянка указала ему под ноги. — Давай присядем, если не боишься запачкаться. И поведай мне во всех подробностях, где ты побывал, что видел? Кто оставил тебе этот шрам?

Она подняла руку, словно желая погладить рубец на его щеке, но остановилась, смутившись.

— Утром я не слишком внимательно слушала твои речи. Давай исправим это! Обещаю быть самой благодарной слушательницей на свете.

* * *

Они долго сидели рядом, и Орест рассказывал критской царевне о своих странствиях, с каждой новой историей все сильнее увлекаясь. Он говорил про поросшие миртом и бурьяном развалины на месте старых поселений, покинутых исчезнувшими народами; про долины с со старыми, раскидистыми деревьями, про высокие скалы с медным блеском, выжженные солнцем вересковые поля и изумительные голубые заливы, окаймленные полосами белого песка…

Орест воздержался лишь от подробного рассказа о битве с пиратами. Но Гермиона не стала настаивать. Критянка ценила взаимопонимание, которое вновь появилось между ними.

А микенец вспоминал маленькие островки, мимо которых его корабли проплывали ночами, и о том, как лунный свет бросал черно-серебристые узоры на утесы, возвышавшиеся над водой… Орест рассказывал про убранство домов в далеких царствах, восторгался украшениями женщин, пытался передать на словах вкус чужеземного вина, и у него это прекрасно получалось. Сын Агамемнона с удовольствием подражал говору встреченных им жителей, описывал одежды рыбаков, торговцев и солдат. Собственные истории явно его раззадорили — ни с кем он еще не делился своими впечатлениями так подробно. Царевне порой казалось, будто она слушала старого Одиссея, который время от времени навещал Крит.

Орест рассказал и о встрече с итакийским царем. Узнав, что тот здоров и бодр, Гермиона обрадовалась. У нее давно не было известий об Одиссее — большинство новостей так или иначе касались войны.

Гермиона слушала, восторженно восклицая или широко раскрывая глаза от удивления. От внимания царевны не укрылись пробелы в его рассказах, но она решила отложить неудобные вопросы до завтрашнего дня.

«А если он начнет сопротивляться, я поговорю с его командой…» — решила про себя дочь Идоменея. Высокое положение наследницы Крита, милая внешность и пригоршня серебра наверняка развяжут язык кому-нибудь из гребцов на «Мелеагре».

Тем временем Орест запустил руку в мешочек у пояса и достал камень удивительной формы и красоты, переливающийся оттенками голубого. У Гермионы на миг перехватило дыхание, настолько он был прекрасен. Ничего подобного ей прежде не доводилось видеть.

— Я купил его у одного торговца из Родоса. Одиссей говорил, что подобные камни — не помню, как они называются — Ясон когда-то привез из Колхиды. Здесь они большая редкость. Смотри, какие прочные!

Орест поднял отполированную морем темно-серую гальку и с силой провел по ней сверкающим камнем. На гальке появилась тонкая царапина — драгоценность же осталась гладкой.

— Это для тебя, — немного помолчав, сказал царевич. — Я загадал, что он станет символом нашей дружбы… Пусть она окажется такой же крепкой, как прекрасный камень из далеких земель. Скоро мне нужно возвращаться, и неизвестно, когда мы увидимся вновь. Пусть этот подарок даже в разлуке напоминает обо мне!

Гермиона взяла камень в руки. Он показался ей на удивление холодным. Тронутая словами Ореста, царевна почувствовала укол в груди и сделала пару глубоких вдохов. Успокоившись, она подняла глаза на микенца: тот глядел на нее с волнением и заботой. Гермионе он вдруг показался совсем юным, почти мальчишкой. Даже шрам на лице перестал привлекать ее внимание.

— Спасибо, — она протянула руку и коснулась его плеча. — Я ценю твой дар… И принимаю его с радостью.

Остаток дня они провели, обсуждая жизнь на Крите. Ореста интересовало все, что происходило на острове: от сбора урожая до народившегося у ее любимой кобылы жеребенка. Пользуясь случаем, Гермиона посетовала, что торговля краской с Порфирусом из-за войны стала сходить на нет. Усмехнушись, микенец пообещал навестить на обратном пути старого Леарха и поговорить с ним.

Одно лишь вызывало сожаление у дочери Идоменея: нельзя было продлить этот чудесный день хотя бы ненадолго. Мысль о том, что вскоре они с Орестом разойдутся на несколько лет — если не навсегда! — наполняла еще большей горечью, чем ранее. И тем сильнее она наслаждалась временем, которое безраздельно принадлежало только им двоим.

Глава 25

На следующий день Гермиона через служанку отправила Оресту приглашение прогуляться по кипарисовой роще. Дочь Идоменея не слишком любила толпу и шумные сборища, поэтому выбрала место вдали от городской суеты.

К ее радости, согласие пришло почти сразу же. Передавая ответ, Адония смотрела с плохо скрываемым неодобрением, но у Гермионы не было желания обсуждать косые взгляды служанки и делать замечания. Она знала, что эта мнительная девушка боялась микенцев и прочих людей с оружием, как огня. Разве можно ее за это осуждать?.. Царевна и