Мы с моими подругами из церковного прихода решили собрать и отправить вам гуманитарную посылку. Сообщите пожалуйста, какие вещи и продукты нам собрать сначала и по какому адресу отправить. Мы хотим сделать несколько посылок. Мы собрали уже несколько сухой пищи и детских вещей. Напишите нам в деталях, в чем вы нуждаетесь. Мои подруги Диана и Кэрол шлют наилучшие пожелания. Мой адрес…

Искренне Ваша Октавия Грэм

(урожденная Мэкэби).»

Далее русская фраза: ДОРОГУЕ ДРИЗЬЯ, НАПУШУТЕ МНЕ. ВАША ОКТАВИА.

Ночь наступила в полном объёме, когда я по третьему разу перечитала документы и набросала черновик перевода. Даже после троекратного изучения глебовский ребус оставался для меня крепким орешком. Честно говоря, я могла бы спокойно читать эти письма в Валькиной конторе без особого ущерба для тайн клиентуры. Лично для меня дело как было, так и осталось абсолютно темным.

Догадки получились мизерными и лежали прямо на поверхности. Из документов следовало, что Люся Немировская познакомилась с будущим мужем, когда он лечил ее от сотрясения мозга в студенческие годы. Таким образом она стала Глебовой. Никакой тайны в этом, как я понимаю, нету…

Она же, Люся Немировская, в юности пережила насыщенный роман с неким П., роман сотрясением мозга и закончился — Люся убегала в слезах и попала под машину. Тоже, я думаю, не очень большой секрет.

Сей П. (Петр, Павел, Прохор — Панин, Петров или Пересветов) в годы своего расцвета с девушками особенно не церемонился, хотя имел среди них успех — дело житейское. Сменил он Олесю на Люсю, потом еще раз в обратном порядке с ущербом для чувств обеих, а из поездки в Ленинград вывез рыженькую американку Тэви, которая одно время баловалась мыслью выйти за него замуж и импортировать новобрачного в Штаты.

Состоялся ли данный проект — неизвестно, но вряд ли его фамилия теперь Грэм, и еще менее вероятно, что он до сих пор живет с нею и чудесным сыном в дружелюбном городке Александрия, как раз около столицы. Чудесный Грэм, надо думать, нашел Тэви Мэкэби позже, в родной Америке, куда она вернулась после стажировки в МГУ.

Конечно, самая смелая догадка заключается в том, что рыженькая Тэви Мэкэби, о которой писала Люся Глебова без особого восторга, оказалась Октавией Грэм, которая любезно предложила бывшим коллегам в МГУ свою совместную с церковными дамами гуманитарную посылку.

Более чем мило с ее стороны, разумеется! Но какое это имеет отношение, во-первых, к событиям 18-летней давности, о коих сообщают послания Люси Немировской, а во-вторых, к делу, которым занимается мой друг отче Валентин с таким рвением? И что тут может быть за дело, собственно говоря? Я сломала себе голову, но ни одной достойной гипотезы в ум не пришло. Кроме совсем глупой и неприличной…

Не собирается же Отче в самом деле (или его клиент — неважно) шантажировать бедную Октавтию, угрожая раскрыть глаза Грэму на ее знакомство и задуманный брак с неким П. в давние времена, в тогда нерушимом и враждебном Америке Советском Союзе? К тому же коварно использовавши ее благородный гуманитарный порыв. Это было бы совсем некрасиво, и в таком случае я способствовать не стану и перевода Вальке не отдам.

Впрочем, маловероятно, чтобы Отче взялся за такое неумное и гадкое дело. И привлек меня, и уговорил способствовать Глебову. Уровень не тот, слишком глупо. И фактов никаких, один совместный визит в больницу к хворой девушке и слухи в отдаленном пространством и временем, почти мифическом для Грэма МГУ. На месте Грэма, я бы беспокоиться не стала, даже по получении таких доказательств. Нету предмета для шантажа и все тут.

Нет, увольте, шантаж не проходит, убедила я себя, но взяла на заметку. Но что кроме того? Как говорится в старом анекдоте про квадратный трехчлен: не только изобразить, вообразить не могу! Пришлось признать, что я потерпела поражение в интеллектуальной схватке с Глебовой. Бывшая Люся Немировская, надо отдать ей должное, изощренно зашифровала сообщение для Отче Валентина. Практически непроницаемо для непосвященных глаз и умов.

Отдав Глебовой должное, я сложила все бумаги в аккуратную стопочку и отправилась спать. Розетский камень ревниво хранил свои тайны, по крайней мере, от меня.

Наступивший день, в отличие от двух прошедших, протек совершенно невыразительно, а с точки зрения частного сыска даже расслабленно. Раненько утром, до выхода из дому я перепечатала начисто свой перевод, подложила его к остальным глебовским документам и спрятала бумаги в стопку чистого белья — до востребования. В издательстве «Факел» меня ждали «Домик деревянный» и приятные беседы с сослуживцами, а вечером предстояло свидание с Сергеем.

Мы встретились после работы, Серёжа преподнес очередной букет, и мы поехали ужинать в домашней обстановке. Мероприятие произошло на высоком уровне, Сергей даже намеком не коснулся детективных событий, разлучивших нас ненадолго. Как я надеялась, все было забыто и прощено с обеих сторон. Поиск следующей кандидатуры, к сожалению (или к счастью) откладывался на неопределенное время. Наш тройственный союз во главе с Региной оставался в неприкосновенности.

Еще один день прошел почти так же, за исключением визита Сергея. Я пробовала звонить Валентину в контору, но автоответчик вежливо информировал голосом Отче, что владелец отсутствует, оставьте ваше сообщение, бип, бип, бип. В первый из звонков я доложила агрегату: «Отче Валентино, художественный перевод готов. Можешь объявляться. Целую крепко, ваша репка.»

Однако день кончился, а Отче не объявился. Значит срочность перевода то ли оказалась мнимой, то ли совсем отпала. Увы, приходится признаться, что мною ненадолго овладел так называемый «послевоенный синдром»: мирная жизнь стала казаться пресной после двух насыщенных дней в конторе «Аргуса» и около него. Прямо хоть сама пускайся на поиски Людмилы Евгеньевны Глебовой. Так томила меня ее головоломка. Я даже начала прикидывать, как к даме приблизиться, пока себя не остановила.

На третий день ожидания рано утром позвонила Верочка и передала сообщение от Валентина. Весьма оригинально… Он просил встретиться с нею и передать перевод для передачи Марине, супруге Отче, на их с Верочкой общей службе, а Марина отнесет домой адресату.

Сложность процедуры сильно озадачила, я начала побаиваться, что Валентин страдает шпиономанией, или к тому имеются основания. Недаром письмо из Соединенных Штатов. Может статься, что невинное предложение сухой пищи — это шифр, а на самом деле письмо таит шпионский подтекст. Не исключено, что мы с Отче разворошили невзначай гнездо агентов: то ли ЦРУ, то ли КГБ или МОССАДа, не говоря MI с номерами. Только вот зачем доверять опасные бумаги двум невинным и неискушенным женщинам Вере и Марине? Или это высший шик конспирации?

Однако в обеденное время ко мне на службу заскочила Верочка, мы пошли прогуляться, и она изложила свою версию. Верочке показалось, что Марина воспылала ревностью и высказала неудовольствие нашими с Отче частыми встречами. Поэтому Валентин нашел нужным подчиниться требованиям и успокоить подозрения нестандартным способом. Не вступая в общение со мной, получить необходимые бумаги из рук Марины. Верочкина теория показалась не лишенной остроумия, правда, с Отче Валей нарисованный ею портрет имел малое сходство, хотя кто знает?