казалось, что она обнажена до кровоточащих костей. Оставалось только вывернуть нутро.

Но нутро Эллиота интересовало мало: он всё больше вглядывался в лицо Ынбёль. В его действиях угадывался опыт, не требующий долгих раздумий. В глазах отражались забота и внимание, обескураживающие и почти что шокирующие. Руки — пылающие. Эллиот явно знал о сексе больше, чем Ынбёль, но сейчас ему было куда более интересно познание Ынбёль, нежели сам секс.

— Хорошо? — коротко спросил он.

— Да, — ответила Ынбёль. — Давай.

Она позволила снять с себя юбку, а затем и колготки с трусами. За трусы было особенно неловко: красивым бельём она так и не обзавелась. Эллиот потянулся к толстовке, но Ынбёль его остановила, покраснев.

— Нет, — сказала она погребальным тоном. — Там тебя ждёт лишь равнина отчаяния.

— А похоже, что я жить не могу без гор? — усмехнулся Эллиот.

— Я хочу остаться в твоей толстовке, — решительно сказала Ынбёль. — Мне нравится, когда твой запах на мне.

— Опасные слова, невинная Ван Ынбёль, — Эллиот прошептал ей это на самое ухо. — Я куда слабее, чем кажусь. Я могу продолжить?

— Да, но… Я не думаю, что смогу тебя…

— Нет, — оборвал Эллиот. — Не думай ни о чём. Скажи только, если перестанет нравиться или станет лучше, хорошо? — Ынбёль кивнула и как-то на автомате вцепилась пальцами в плечи парня. Ногти завозились в горячей коже. — Не паникуй. Я скажу, когда будет пора.

Это была шутка, но какая-то слишком многообещающая.

Чувствуя, как рука парня снова спускается к бёдрам, Ынбёль скользнула взглядом по гирляндам, думая, что могла бы их обесточить или вовсе взорвать, но тогда бы они остались в полной темноте, а Эллиот явно этого не хотел. Слишком уж сосредоточен был. Да и вообще Ынбёль решила: никакой магии, пока они здесь.

Поэтому придётся немного потерпеть неловкость, тем более что дальше явно легче не станет.

Было так стыдно, что ладони сами потянулись к лицу, но Эллиот не позволил: перехватил запястья и надавил, заставляя держать руки на подушке над головой. Теперь он был ещё ближе. От него тянуло малиной и сахаром, что не растаял на дне чайного стакана. Ынбёль чувствовала себя голой, нищей, слепой и глухой. Всё было неважно, всё замыкалось на Эллиоте, и это было самой правильной вещью на свете. Ынбёль уже никогда совершенно точно не попасть в Рай, но и плевать.

Она пока побудет на земле.

Эллиот будто бы против воли опустил взгляд на бёдра Ынбёль, но тут же поднял его — хотел рассмотреть, но не смущать. Вся ситуация явно волновала его не меньше, хоть он и пытался держаться чуть ли не беспристрастно. Храбро.

А Ынбёль вдруг поняла, что она и не против, чтобы Эллиот смотрел. Да, ужасно, до смерти стеснительно, но ведь ради этого всё и затевалось? Обнажиться полностью. Показать, какая она есть. А как показать, когда не смотрят? И она бы сказала об этом, но ей разрешили говорить только в двух случаях.

И когда Эллиот, облизнув средний палец, надавил им на клитор, Ынбёль не могла говорить — только простонать и выгнуться.

— Не говори, что и сама себя не трогала?

— Об… Обстоятельства.

Рука Эллиота пропала, но Ынбёль боялась лишний раз шевелиться и проверять, что происходит. Всё её тело замерло в предвкушении. Голова кружилась так, что даже потолок плыл. И там смеялись звёзды. Они были повсюду: в локтях, в гортани, в ресницах, в толстовке. Ынбёль пошевелила затекающими руками, чтобы убедиться — всё взаправду. Она здесь, это реальность.

— Можешь опустить руки, если обещаешь меня не хватать. Это сбивает с толку, — сказал откуда-то Эллиот.

Его тень дробилась и смешивалась с многоцветным сиянием гирлянд. Красиво.

Ынбёль медленно вытянула руки вдоль тела. Правда одну пришлось убрать — она мешала Эллиоту.

Тот вернулся с тюбиком смазки, уже на ходу растирая её на пальцах. Ынбёль видела это, но старалась не думать слишком много — по собственным ощущениям она уже была слишком возбуждена. Никогда прежде она не доходила до такого состояния.

Эллиот больше ничего не спрашивал. Он снова надавил теперь прохладными пальцами на клитор и чуть погладил его. От новой стимуляции ощущения стали совсем другими, и Ынбёль пришлось закрыть рот рукой, чтобы не закричать. Вот уж где бы пригодилась магия, но об этом стоило подумать раньше. Может, в будущем она с этим разберётся, а сейчас приходилось себя сдерживать.

В будущем, как же. Она слишком далеко заглядывала.

Эллиот, видя её потуги, криво ухмыльнулся. Его палец задрожал, пуская по телу Ынбёль подобие вибрации, затем остановился и снова надавил. Ынбёль переклинило. Пальцы на ногах поджались до боли. Удерживать себя на месте было тяжело, но разочаровывать Эллиота не хотелось совсем.

— Хорошо, — сказал Эллиот. — Ты уже влажная.

Очень хотелось молча протиснуться через матрас, добраться до земли и провалиться сквозь неё. Желательно задеть каждый камень, чтобы изрезаться и по-быстрому истечь кровью.

Душа вышла из тела и забилась в угол. Та, что церковная, зашуганная. Ненужная.

Движения Эллиота стали более направленными, он больше не дразнил, не возбуждал, он целенаправленно двигал пальцами, заставляя Ынбёль охать и ахать всё жалобнее и жалобнее.

Он ввёл в неё два пальца, заставив вскрикнуть и вздрогнуть.

— Тс, — сказал он. — Ты навредишь себе, если будешь так дергаться. Или тебе неприятно?

Ынбёль вцепилась в плед под собой, будто это могло хоть как-то помочь. Все суставы ныли, шея грозилась сломаться от напряжения. Она чувствовала себя словно на грани смерти, хотя и знала, что ощущается та совсем иначе. Смерть была страшной, но тихой, умиротворяющей. То, что делал Эллиот, выбивало из Ынбёль отнюдь не спокойство. Эллиот не убрал пальцы, но и не двигал ими, ждал ответа. А Ынбёль не знала, как ответить.

— Я не могу так, — призналась она. — Я… Слишком стесняюсь так… Но мне нравится.

— Хорошо. Хочешь лечь по-другому? — Эллиот убрал руки, давая Ынбёль возможность перевернуться. Она свалилась набок, но Эллиота это не смутило — он тут же подстроился, прижался ближе, заставляя Ынбёль пропустить его ногу между своими. Это не давало ей слишком сжаться и закрыться, оставляя больше пространства для манипуляций. Он уложил ладонь на маленькую грудь. Ынбёль охнула и засмущалась ещё больше.

— Говорила же.

— Всё идеально.

У Ынбёль теперь появилась возможность уткнуться лицом ему в грудь и давить стоны уже таким образом. Это понравилось ей больше: она чувствовала его жар, как бьётся его сердце и слышала его дыхание. Она словно бы перестала быть наблюдателем, хотя всё ещё не делала ничего.

Эллиот несильно сжимал её грудь,