иногда даже незаменимым! Знаешь, с тех пор как я похоронил жену, мне никогда не приходила в голову идея быть для кого-то незаменимым, а тут я почувствовал непреодолимое желание помогать тебе, заботиться, защищать. Ты была такой хрупкой и беззащитной, но в то же время такой стойкой и храброй…

Когда твоя нога поджила, мы вместе пошли дальше. По дороге ты задавала много вопросов, была любопытна и всегда старалась докопаться до сути. Помню, как ты пытала меня по поводу генеалогического древа, как расспрашивала семью Лугуса о Святом Братстве, как заставляла по многу раз повторять сложные названия на испанском языке, пытаясь их запомнить, но страшно перевирала. Я согласился на экзамен в Леоне только ради тебя: я знал, что тебе будет интересно, и хотел дать тебе возможность встретиться с соотечественницами. Для этой цели я специально купил костюм, чтобы удивить тебя. У меня получилось. Делать тебе сюрпризы стало моим любимым занятием. Удивлять тебя легко и приятно. Это доставляет мне большую радость. Жаль только, что не смогу прочесть тебе свои стихи: в переводе они потеряют половину смысла…

Мне нравится твоя естественность, ты всегда оставалась сама собой: когда было смешно – смеялась, хотелось плакать – плакала, было непонятно – по десять раз переспрашивала, холодно – прижималась ко мне, не опасаясь быть превратно понятой. При этом ты одна из тех немногих женщин, кто между комфортом и приключением выберет приключение. Для меня это так редко и так ценно…

Когда я объявил о том, что уезжаю в Малагу, я ревностно наблюдал за твоей реакцией. Мне страшно хотелось, чтобы ты начала меня отговаривать, просить остаться с тобой. Но ты не стала этого делать. Вместо этого ты выслушала прилежно все мои наставления и сухо поблагодарила. Меня это разозлило, твоя холодность – неужели ты ничего не замечала всё это время? Или замечала и притворялась? Но на тебя это так не похоже. Там, в Трикастелле, в Доме Тишины, у твоей двери мне стоило немалых усилий удержаться и не поцеловать тебя. Не втолкнуть в тёмную комнату за твоей спиной… Пришлось напомнить себе о том, что ты – не моя… Твоя естественность заключается ещё и в способности открыто говорить обо всём, что тебя волнует. Ты рассказывала мне о своих близких, я тебе – о своих. За нашими спинами стояли тени наших жён и мужей, детей и внуков… неважно, бывших, настоящих или будущих… Ты мягко, но непреклонно напоминала нам обоим об этом…

…Что сказать, моя поездка в Малагу была постыдным бегством от тебя. И от себя… Никаких неотложных дел не было. А была растерянность и непонимание. Злость на самого себя за трусость. И я решил поступить так: в последний раз попытаться встретиться с тобой. Если повезёт и встреча состоится – рассказать обо всём. Если нет – просто забыть. Тут как раз предложили поучаствовать в съёмке документального фильма о Камино. Я схватился за предложение обеими руками: это давало возможность быть там, где ты. Во время съёмки мы и увиделись. Мне показалось, ты очень обрадовалась встрече. У меня же сердце заколотилось так, что пришлось делать перерыв. После съёмки я сразу отправился к тебе, чтобы рассказать об этом…

Элена, я хочу, чтобы ты знала: всё, что ты сейчас услышала, ни к чему – слышишь? – абсолютно ни к чему тебя не обязывает. Твои личные дела, обязательства, чувства к другим людям никак не влияют на моё к тебе отношение. Что бы ты ни сказала в ответ, о чём бы ни промолчала, ничто не может изменить сути происходящего со мной. И я говорю это не с прискорбием, а с великой радостью. Потому что дни, проведённые с тобой, стали самыми светлыми и счастливыми в моей жизни за последние несколько лет. Я понял, что я – живой. Что я хочу жить. Что я могу мечтать. Могу и хочу любить. И я благодарен тебе за это…

Объятие Святого Иакова

…Зябкое утро. Бледный рассвет, сменивший бессонницу. Тихий спуск с горы в сонную долину. Медленно, шаг за шагом, рука в руке… Молчание, исполненное глубокого смысла, красноречивее любых слов…

Скрипучий деревянный мост над железной дорогой. Указатель с обыденной надписью «Santiago». Строгая арка с барельефами великих пилигримов прошлого. Уродливые и безликие нагромождения городских окраин, минуя которые испытываешь облегчение от долгожданной встречи со старым городом…

Узкие улицы, карабкающиеся к площади Эль-Обрадейро (El Obradoiro). Истоптанная тысячами ног мостовая. Петляющие арочные галереи, прихотливые изгибы балконов, ступенчатые перепады крыш. Дома, спящие в тумане своих воспоминаний. Дремотный перезвон колоколов. Бредущие вереницей паломники…

Вскоре начинает накрапывать дождь. Дождинки оставляют в пыли ртутные шарики следов. Через минуту они сливаются в пятна, в дрожащие лужицы, серебристые змейки ручейков. К собору Святого Иакова выходим под меланхоличный аккомпанемент струй, ударяющих в жестяные желоба, слепые окна, потемневший гранит.

Величественная, будто выросшая из-под земли громада собора привычно-молчаливо принимает на себя хлёсткие удары дождя. Мрачные камни расцвечены мшистой ржавчиной. Вздыбленные ввысь, увенчанные крестами башни блестят от влаги. Сонмы каменных святых – в нишах и арках, возле колонн и ворот – сложив молитвенно руки, истекают дождевыми слезами. Западный фасад в барочном экстазе устремлён к статуе святого Иакова, взирающего с недосягаемой высоты на толпы мокнущих у ворот пилигримов. Гербы и тайные символы, узоры и геральдические знаки вековечной вышивкой заполняют каменную ткань стен. Чугунное кружево оторачивает лестницы и балконы, растворяясь в перламутровой пелене дождя. Всё это монументальное великолепие согрето изнутри дыханием тысяч паломников, звучит гулкими ударами колоколов и людских сердец…

Наверное, в этот момент пилигриму полагается почувствовать восторг и благоговение, испытать религиозный катарсис, просветление, но я ощущаю лишь грусть и дикую усталость… Грусть оттого, что всё закончилось. Усталость от пережитого, преодолённого и обретённого, но ещё не осмысленного до конца. И огромную благодарность судьбе за то, что мне случилось пройти этот долгий путь, прожить эту маленькую жизнь, удивительное приключение, исполненное величайшего смысла, постигать который предстоит всю оставшуюся жизнь…

Чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть, заселяемся в пансион на площади Сервантеса в двух шагах от собора. Вхожу в комнату с узкими окнами, открываю настежь створки – занавески трепещут, увлекаемые влажным дыханием Галисии. Горячий душ и короткий живительный сон без сновидений. Сиеста по-галисийски под размеренный стук дождя. Спасение не от зноя, а от сырости и тоски…

Когда я открываю глаза, в распахнутых окнах отражается слепящий осколок оранжевого заката – дождя как не бывало! Вместе с ним ушли