знаете, в какой части года это было – в начале или в конце?

– Нет.

– Вы рассказали мне, что делал ваш отец в тот четверг. А помните ли вы, что он делал в понедельник перед этим?

– Нет.

– Ну, тогда позвольте спросить вас о чем-нибудь попроще. Вы помните, во сколько он пришел домой с работы в понедельник на той неделе, когда произошло убийство?

– Нет.

– Тогда в следующий понедельник?

– Нет.

– Не могли бы вы сказать мне, в котором часу ваш отец приходил домой в какой-нибудь из других дней на той неделе?

– Кажется, он приходил как обычно, но я точно не помню.

– Ясно, – сказал мистер Сидни. – Взгляните, мисс Споллин, на эту прекрасную модель вашего дома. Над ним возвышается большое здание, не так ли? Вы знаете, что это за здание?

– Да, сэр. Это психбольница.

– Как близко она находится к вашему дому?

– Очень близко. Мальчик, стоящий на крыше нашего дома, мог бы докинуть до больницы камень.

В зале пронеслась волна смеха: никто не ожидал подобного примера.

– Если бы человек в психбольнице стоял у окна, смог бы он увидеть вашего отца, стоящего у дымохода?

– Да, он бы увидел его так же отчетливо, как и я.

– Вы говорите, что стояли у окна гостиной, когда увидели своего отца. Есть ли на этом окне шторы или жалюзи?

– Да, штора есть, но она закрывает только половину окна.

– Была ли эта штора задернута на окне в ночь, когда был убит мистер Литтл?

Последовала долгая многозначительная пауза, прежде чем Люси ответила утвердительно.

– А был ли в комнате свет?

– Да, там была зажжена лампа и горела свеча.

В зале снова замелькал кусок ткани и мистер Сидни протянул его Люси:

– Готовы ли вы поклясться, что когда-либо использовали этот кусок ткани?

– Готова.

– Как вы это поняли?

– По рисунку.

– Вы его когда-нибудь стирали?

– Не помню. Точно не скажу.

Мистер Сидни сделал паузу и снова поменял тему:

– Говорили ли у вас дома о том, что за информацию об убийстве мистера Литтла было назначено вознаграждение в триста пятьдесят фунтов?

– Да.

– Как часто вы слышали об этом дома?

– Точно не скажу. Сама я об этом не говорила, но слышала, как об этом говорили отец, мать и брат.

– Перед тем как несколько недель назад вы пришли в полицейский участок, чтобы дать показания, вы говорили с кем-нибудь о том, что вы будете говорить?

– Нет.

– Как же так? Неужели ни с кем? Как насчет вашей мамы?

Люси была непреклонна:

– Нет. Не думаю, что моя мать вообще знала, что я иду в полицейский участок.

– Куда вы отправились после того, как дали показания мировому судье?

– В ночлежку на Саквилл-Плейс, где за моей матерью присматривала полиция.

– Как долго вы оставались там с матерью?

– Два-три дня.

– В течение этого времени говорили ли вы с кем-нибудь о своих показаниях?

– Нет.

– Ваша мать была с вами в той ночлежке постоянно. Неужели мы должны поверить, что за все это время вы ей ничего об этом не рассказали?

Девочка, похоже, искренне обиделась на это предположение:

– Я никогда об этом с ней не говорила, как и она со мной.

– После того как вы вернулись к себе домой, вы, как обычно, делили спальню со своими братьями?

– Да.

– И ели за одним столом с матерью и братьями?

– Да.

– А вы говорили с кем-нибудь из них о том, что сказали в полицейском участке?

– Нет, никогда.

Мистер Курран попросил предоставить присяжным возможность ознакомиться с показаниями, которые Люси дала в полицейском суде несколькими неделями ранее. Эта довольно утомительная обязанность легла на плечи заместителя секретаря суда мистера Смарта, который их и зачитал. В целом они совпадали с тем, что уже было известно присяжным, однако имелась и пара существенных расхождений, и проницательный барристер защиты понимал, что у девочки могут возникнуть проблемы с их объяснением. Но так как Люси была свидетелем Короны, мистер Курран не мог оспаривать их, пока с ними не разберется сам генеральный прокурор. Мистер Фицджеральд встал:

– Мисс Споллин, я собираюсь напомнить вам о ваших сегодняшних ответах, касающихся ткани. Вы сказали мне, что в последний раз видели ее примерно за три месяца до дня смерти мистера Литтла.

– Да, сэр.

– Но в полицейском участке перед мировым судьей вы сказали следующее: «Я помню день убийства мистера Литтла, и я видела эту тряпку (сиреневую ткань) в доме в тот день или накануне, однако с тех пор, до сегодняшнего дня, я ее не видела и не знаю, что с ней стало». Можете ли вы дать суду и присяжным какое-либо объяснение по поводу этих показаний?

Замысловатая формулировка привела Люси в замешательство. Она в недоумении посмотрела на мистера Фицджеральда и сказала, что не поняла вопроса.

– Что ж, я выразился понятнее некуда. Еще сегодня вы сказали, что когда выглянули из окна, то увидели, как ваш отец по лестнице поднимается на крышу, после чего он затащил эту лестницу наверх. Первый же раз, давая показания, вы сказали: «Я видела своего отца у дымохода. Он не брал с собой лестницу на крышу». Можете как-то это объяснить?

На этот раз Люси поняла, чего он хотел.

– Сэр, когда я была в полицейском участке, то сказала, что мне кажется, что мой отец поднял лестницу на крышу, но я не была в этом уверена. Но там это слово почему-то не записали.

– Теперь вы лучше помните, что видели?

– Да.

– И что же вы видели?

– Я видела, как он поставил лестницу на землю и залез по ней на крышу, а когда добрался наверх, то поднял лестницу за собой и прислонил ее к дымоходу. Дымоход был ему по шею, и он что-то спустил внутрь.

Лорд главный судья Лефрой вернулся к наболевшему вопросу о куске сиреневой ткани, который, согласно первоначальным показаниям Люси, она видела в день убийства.

– Сегодня, отвечая на вопрос о тряпке, вы сказали, что не видели ее в течение трех месяцев до смерти мистера Литтла. Понимаете ли вы разницу между двумя вашими ответами?

– Да.

– Можете ли вы назвать причину их различия?

– Могу. Когда меня спросили сегодня, то я вспомнила, что видела ее за три месяца до этого.

– То есть теперь вы утверждаете, что не видели ее в течение трех месяцев до дня убийства?

– Да.

И на этом не совсем убедительном ответе допрос Люси был завершен. Нейтральному наблюдателю было трудно судить о том, каким может быть эффект от ее показаний. С одной стороны, она сделала несколько крайне неприятных заявлений о поведении своего отца; с другой стороны, защита показала ее неспособность определить время или даже назвать месяцы года. К тому же противоречия в ее показаниях могли склонить в сторону защиты присяжных, которых, по всей вероятности, попросят опираться на слова Люси для вынесения приговора.

Если у генерального прокурора и были опасения по поводу того, как все складывается, то, когда на месте свидетеля Люси заменил ее старший брат Джозеф, которому через несколько месяцев должно