»Всякая страсть имеет своего беса, который через человекапитает себя!» – нравоучительно сказал кто-то в Машиной голове тяжелым поповскимгласом. Да, правильно! Она глядела на Бахтияра, а видела на его месте лишьбледное подобие прежнего упругого, звенящего, как лезвие сабли, черкеса: всевытянул, все высосал из него демон страсти. И она сама, Мария, в сем повинна,она и есть для Бахтияра тот самый злой демон! Так неужто она осудит его за то,что он спасения жаждет – пусть и такой ценой? И ей благо сделает: она уйдет изжизни, не содеяв греха, встретится с милым. Ведь душа Федора мечется на томсвете, неприкаянная, тоскует по Машиной душе: оттого и удалось Сиверге таклегко вызвать призрака, что не ушел Федор в дальние дали и вышние высинебесные, мечется близко к земле, высматривая свою ненаглядную. И так легко,так прекрасно сделалось на душе! Он ждет ее, и они скоро будут вместе.

Она улыбнулась – и лицо Бахтияра почернело при виде этойулыбки.

– Не веришь? – зарычал он. – Думаешь, я не выдержу зрелищатвоей смерти? О нет! Выдержу! Да сколько раз я и сам желал тебе по капле кровьвыпустить, чтобы отмщение своим страданиям и облегчение обрести! Я теперьсчастлив. Знай это – счастлив!

Маша его почти не слышала. Ей хотелось как можно скореесоступить с кочки, однако она удерживала себя изо всех сил: все должносвершиться само собой, без ее участия. Но неужто Бахтияр столь глуп и надеетсяостаться безнаказанным? Девочка, посланница Сиверги, здесь, она расскажет всем…да что же она делает? Клонит к воде тоненькую березку – пытается вызволить своюспасительницу? Напрасно! Зачем?!

Маша тотчас сообразила, что нельзя смотреть на девочку, нобыло поздно. Бахтияр повернулся в направлении ее взгляда – и жилы гневавздулись на его лбу. Прорычав что-то злобное, он в два прыжка достиг березки,оторвал от нее бьющуюся, визжащую девочку и, нагнувшись над предательскойзеленью чарусы, окунул туда по пояс.

Девочка замерла – будто враз окаменела. Завела глаза, головазапрокинулась, как у неживой. Верно, второй раз испытать такой ужас было длянее нестерпимо. Нет, пока жива – дрожат короткие черные реснички, губытрепещут.

– Не надо! – хрипло, чуть слышно выдавила Маша, с больюглядя, как плоское забавное личико покрывается зловещей, впрозелень бледностью.– Смилуйся!

– Тварь! – Бахтияр опустил девочку еще глубже – из еегорлышка исторгся мучительный стон, – и вдруг замер, с выражением жестокойрадости уставясь на Машу: – А может быть, теперь сторгуемся?..

Сердце ее замерло. Ах, почему она медлила, почему не канулав болото раньше – ведь, сделай она это сейчас, Бахтияр утопит и девочку, чтобне осталось свидетельницы его злодеяния. Теперь придется выслушать его. Огосподи, что же ты не придешь на помощь?!

– Нет, не бойся – в жены тебя не возьму, коли не хочешь, –вкрадчиво произнес Бахтияр и тотчас с наслаждением погасил искру надежды,вспыхнувшую во взгляде жертвы: – Потешусь с тобой тут, на бережку. Помнишь, какв саду ласкались, джаным? Коли не явился бы тот гяур, ты уже давно моя была бы!Ползала на коленях бы, о ласках молила! Чего же ты боишься? – деланно, сиздевкой удивился он. – Только позабавишь меня – а потом, коли захочешь, я тебяопять в воду сброшу. – Он визгливо захохотал, но тут же оборвал смех: – Хватитшутки шутить! Твое слово – или, аллахом клянусь, это исчадие сейчас ко днупойдет.

– Я согласна! – выдохнула Маша помимо воли, еще надеясь, чтоБахтияр отпустит девочку, она убежит – и тогда можно будет сразу сорваться скочки в спасительный омут, однако хитрый черкес перехватил ребенка левой рукой,не вынимая из воды, а правой взялся за ствол ружья, протянул Маше – держись,мол. Да, Бахтияр оставил себе заложницу, и ничего не оставалось больше, какподчиниться. С неимоверным трудом Маша подняла над водой одну руку, потомдругую, потянулась к прикладу, едва различая его сквозь горькие, ручьемхлынувшие слезы, но вдруг Бахтияр отдернул ружье.

Слезы на Машиных глазах мгновенно высохли от злости. Да онеще издевается?!

Нет… что такое?

Бахтияр отбросил ружье, девочку тоже выпустил из рук; снеимоверным облегчением увидела Маша, что бедняжка упала у самого берега и,визжа, проворно выбралась на твердую землю. Она отряхнулась по-собачьи – брызгиполетели во все стороны, – однако не бросилась бежать, а с любопытствомуставилась на Бахтияра, который то размахивал руками, то пускался в пляс, топринимался рвать на голове волосы.

«С ума сошел?!» – недоверчиво подумала Маша, но тут жепоняла, что не просто так безумные коленца выкидывает черкес – он отгоняетпчел!

Сперва не более десятка метались вокруг него, уворачиваясьот его неистовых движений и впиваясь в его тело – Бахтияр исторгал резкие,короткие крики при каждом укусе, – но вот воздух на поляне как бы сгустился ипочернел, весь наполнившись грозным гулом. Шевелящаяся завеса повисла надберегом – и из нее вдруг с воплем вырвался Бахтияр и плюхнулся всем телом вчарусу!

Он сразу скрылся с головой, потом вынырнул, со всхлипомвтянул воздух, забился – но, верно, ухитрился взобраться на кочку, подобнуютой, где стояла Маша, и кое-как утвердился на ней, тяжело дыша и вылупленными,незрячими от ужаса глазами уставясь на берег, где жужжащая завеса медленноподобралась, и, свернувшись в черное, толстое, мохнатое кольцо, рой повис надберегом, видимо, потеряв свою жертву.

Маша с радостью обнаружила, что пчелы не тронули девочку:она как скорчилась под березкою, так и сидит. И вдруг ей послышалось, что вгустое гуденье пчелиного роя вплелся другой звук. Маша прислушалась… легкийперезвон! Знакомый, мелодичный звон, который она уже слышала вчера, когдавпервые увидела Сивергу. А вот и она сама!

* * *

Высокая, статная фигура в мягком колыханье просторныхкрасных одежд появилась из зарослей и стала на поляне.

Рой развернулся широкой лентой, обвился вокруг ее ног, апотом взмыл над головой Сиверги и так завис, подобно мрачному, черному нимбу.

– Кочки в Бездонном озере к дождю трогаются с места, а нанебе солнце! – удивленно проронила Сиверга, приближаясь к чарусе. – Ах, вон этокакие кочки! – Она усмехнулась, глядя на две неподвижные человеческие головы,торчащие над зеленой ряской, – и все ее подвески тихонько отозвались, словнотоже засмеялись.

Девочка, мокрой кучкой съежившаяся в траве, вскочила,опрометью кинулась к Сиверге, обхватила ее колени, зарылась лицом, укутавшись впросторные красные одежды. Рука Сиверги легла на ее мокрую черную головку, иМаша не сразу поняла, что обращается Сиверга вовсе не к девочке.