Надо полагать, Долгоруковы не раз помянули его недобрымсловом: какого, мол, черта, поспешил таково с переводом денег сему клятомуВейснеру, мог бы и погодить: ведь после пожара все оставшееся имущество князяФедора (в том числе и приснопамятное Ракитное) перешло его ближайшимродственникам, Долгоруковым, и потерю почти миллиона в ценных бумагах и золотеони, уж конечно, восприняли болезненно. Да и в доме сгорело кое-какое добро… домародительского князь Федор жалел, не раз мысленно испрашивал прощения переддорогими покойниками за содеянное, но что делать, что было делать, как иначеизбегнуть участи клятвопреступника и подлеца, он не знал.

В приключениях и странствиях своих он часто вспоминал словаодного из отцов церкви, некогда поразившие его красотою – а теперь и смыслом:«Как человек имеет тело и душу, то и смертей у него две: одна – смерть души,другая – смерть тела; равно как и два бессмертия – душевное и телесное, хотя тои другое в одном человеке, ибо душа и тело – один человек». Князь Федорчувствовал, что опасно шутить шутки с Провидением. Разрушил жизнь Меншикова – вотместку была разрушена и его жизнь. Подшутил со святой церковью, когда еготайно обвенчал поп, чаявший быть расстриженным, – в отместку принужден былпретерпеть вторичное венчание, во всем согласное духу и букве закона, крометого, что жених уже был мужем другой женщины. И, разыграв «комедию» смерти,князь Федор начал всерьез опасаться за свою жизнь, моля только об одном: успетьпрежде, чем его настигнет рок, загладить вину перед возлюбленной женою и ееотцом.

У него не было четкого плана действий, а потому он на всякийслучай держался в стороне от Березова, появившись там только раз, чтобыпоклониться воеводе и спросить разрешения вести вольный промысел дохоря [66],соболя же отдавать казне, – тем паче носу не казал в загородье [67], гдепоселились Меншиковы. Савка там шнырял беспрестанно, наблюдал, доносил барину;раз или два князь Федор видел в лесу Бахтияра, несшего битую птицу или зайца, ипотому только удержал руки, так и чесавшиеся прибить ненавистного соперника,что он нес еду для семьи Меншиковых, значит, и для Марии. По словам Савки, жилиссыльные так, что «по брюху ерыкалось», впроголодь, и князь Федор, купив увогулов отличного пса-заячара [68], через Савку и еще третье лицо за бесценокотдал его Александру. По слухам, тот вспомнил былые развлечения (царскую охоту)и хаживал в лес, принося домой добычу. Маша теперь не голодает – за это князьФедор был спокоен. Душа его болела лишь об одном: он до сих пор не знал, какпоявиться перед нею, чтобы не напугать до смерти… сказать по правде, он незнал, как удостовериться в ее прежней любви! От этого зависело все дальнейшее.

И вот прошел июнь, начался июль; август грозился бытьдождеватым и мокрым, с бегством, замысленным Федором, надлежало спешить… а онвсе никак не мог найти пути к Марии.

Помог случай, и после этого князь Федор несколькоприободрился: похоже, неумолимое Провидение пока что отступилось от него ирешило поглядеть, как он станет заглаживать свою вину.

* * *

Чуть выше по течению того места, где стояла их с Савкоюизбушка, река катилась по перекатам, и в пору, когда шла на нерест сосьвинскаясельдь, рыбы там было множество. Вчера наловили столько, что слегка присолилиостатки, а сегодня пошли в тайгу проверять свои поставухи.

В вершинах буйствовал такой ветер – по всей тайге стоял шуми звон, однако чуткое ухо князя Федора вскоре различило еще какой-то звук,напоминающий громкий не то плач, не то вой, сменившийся тоскливым женскимкриком.

Савка остановился и в испуге схватил своего барина за рукав.Оба уже немало пообщались с вогулами и усвоили: это или шаманка Сиверга играетна своей сделанной из волчьих жил игрушке, чтобы для забавы или по злоберазогнать чье-нибудь оленье стадо, или, что еще хуже, кричит злой дух куу-куу.Вогулы учили, что, заслышав его крик – вернее, ее, потому что это женский дух,– надо привязать себя к дереву, иначе против воли уйдешь на крик; затем ударитьсебя по носу до крови: дух увидит кровь, подумает, что этот человек уже убит, иуйдет, отвяжется от путника. Савка всерьез задумался, что барину, конечно,придется разбивать нос и слуге, и себе самому: у камердинера не поднимется рукана господина! – как вдруг князь схватил его за руку, призывая к тишине: натропинке, загораживая им путь, сидела сова и смотрела на них.

Вот именно – смотрела. А ведь совы слепнут днем. Но у этойглаза были не слепые: живые, острые, черные-черные, не желтые! Она приоткрылаклюв, крикнула жалобно, тонко, а потом, тяжело вздымая крылья, поскакала потропинке. Сделав два-три прыжка, оглянулась, наклонила голову, снова крикнула –словно просила о чем-то.

Князь Федор шагнул к птице, будто завороженный этим горячимвзглядом, но Савка так и вцепился в его рукав, оцепенев от ужаса. Оба они быливооружены заряженными пистолетами, за кушаком у каждого кинжал и кистень, ноСавка смутно чувствовал, что, в случае чего, этого им будет мало.

Князь Федор осторожно высвободился, не отводя глаз от птицы.Он уже не сомневался, что она зовет его куда-то, молит о чем-то, и ее крику ивзору вторит печальный вой вдали, шум листвы в вершинах, треск сучьев, шелесттравы – вся природа вторила ему своим слитным душевным движением, которое досего времени оставалось немо, но теперь чудесно явилось в этой странной,чрезъестественной сове.

– Погоди, Савка! – пробормотал князь Федор, торопливонаправляясь к птице. Она то прыгала, то ковыляла, то вспархивала, поминутновертя своей круглой косматой головой, озираясь на человека, словно убеждаясь,что он не остановился. Наконец она вспорхнула и села на ветку, низко нависшуюнад какой-то огромной бурой кучею, сперва принятой князем Федором за огромныймуравейник, сплошь укрытый шевелящейся мохнатой массою своих обитателей. Однакокуча шевельнулась, у нее обозначились голова, лапы, открылся маленькийблестящий глазок… Глазок уставился на сову. Та всплеснула крыльями, выкрикнулачто-то. Куча медленно распрямилась, поднялась – и обратилась в огромногомедведя!

Князь Федор отпрянул так резко, что непременно упал бы, когдаб не наткнулся спиной на ствол. Дерево затряслось, несколько листков упало емуна голову, и он безотчетно смахнул их с волос, не отрывая взгляда от зверя,ощущая, как жар, мгновенно охвативший тело, сменяется холодом, заледенившимруки, ноги, сердце…