– Шаток! Павлики! Вы чего, природой восхищаться приплыли?…

Это Дыня. Опять. Как ступил на твёрдую землю – так вновь государственное в себе ощутил. Руководитель. Правильно Шишокин говорит: неизлечимо это… Шаток, хоть и ворчал, но карабкался наверх и Павлики за собой вдёргивал.

Когда осторожно выглянули из-под кустов – обомлели: вся выгоревшая на солнце бахча, насколько видел глаз, во все стороны сплошь была усыпана арбузиками. Они словно плыли куда-то, купались в волнистом, утекающем вдаль зное. Да тут сотни, тысячи арбузиков! Сами собой заширкались ладошки, восторг обуял арбузников, засвиристели потихонечку: ур-ря-я-я-я-я-я-я! «Т-тихо!» – осадил Дыня. Хмурую паузу выдержал. Как бы на хмурых вожжах всю команду подержал: малолетки, понимаешь… И лишь после этого выдал план. На сей раз лаконичный: Зеляй – вперёд по-пластунски, за ним Текаку, дальше он сам – Гера Дыня; Шаток связующее звено между бахчей и берегом; внизу у лодки – Павлики: загружает. Как план? План-то он, конечно, план: конвейер, понятное дело… Только, вон шалаш-то. Торчит. Из бахчи. Чёрный. Каких-то полста метров до него. Поджидает гостей… Да ерунда! Вечный ты, Шаток, перестраховщик! Спит Хашимка! Дробалызнул чекмаря, арбузиком закусил – и дрыхнет. Ну!.. Ну-ну. Давай. Руководи…

Пустили Зеляя. По-пластунски. Голова бахчу бороздит, задница сверху погоняет. «З-зеляй, по-пластунски!» Лягушонком запрыгал. Тьфу!

Вполроста, будто сапёр без обеих ног, задёргался по бахче Текаку. Сохлые плети обкусывал зубами. Как пассатижами. «С-санька, пригнись!» Какой там! – «мины» полетели назад то с правого, то с левого плеча сапёра.

И закипела работа.

Дыня ринулся, пошёл откидывать Шатку, тот нырял под кусты, выскакивал к обрыву, скатывал, скидывал вниз по четыре, по пять, по шесть арбузиков зараз. Но мало! Мало! Стал запускать себе ещё и за майку. Семеня ножками, появлялся над обрывом жутко надутый. И – будто грушу трясли: «плоды» осыпались десятками. Павлики метался, ловил, гонялся за полосатенькими. А те скакали, уворачивались, в воду норовили. А Шаток уже снова выбегал жутко пузатый…

За какие-то полчаса лодка осела в воде наполовину. Наверное, хватит. Ведь самим ещё надо поместиться. Вот смеху-то будет: усядутся, отчалят – и затонут плавно со всеми арбузиками! Павлики хотел крикнуть Шатку, что довольно, хорошенького помаленьку, и только тут заметил, что на обрыве долго нет его. Ни его самого, ни его арбузиков… Странно.

Павлики постоял, слушая реку. Перевёл тревогу свою наверх. И покарабкался по ней, как по сразу потерявшей упругость паутине. «Чего у вас там, ребята? Почему долго не…»

– Стый! Стый! Матыр твой!

Выстрел ударил в кустах. Второй. Топот лошади. Приближается, нарастает. Пролетел. Тут же обратно несётся…

– Стый! Стый! У-убью-у!

Вся крутизна берега словно отпрянула – и Павлики полетел вниз: «Ба-абушка!»

И забегал мальчишка у воды, и заприседал, и захлопал ладошками по коленкам: что теперь? как? Витя! на лодке? вплавь? куда? Бросился к лодке, задёргался – сталкивает. А ребята?… Опомнился, кинулся назад. Туда, сюда по берегу. Наверх было опять…

– Стый! Стый! Матыр-р! – И снова: тах-х! тах-х!..

Павлики – в берег. Влип спиной. Не шелохнётся. Двух уже лошадей топот. Ближе, ближе. Наверху, рядом. Как по спине промолотил. «Ба-абушка! А-а-а!»

Из кустов выскочил Шаток. С двумя дынями под мышками. Как с бомбами – сейчас рванут! И ухнул с верхотуры вниз. «Па-а-а… Па-авлики-и-и-и… – давился, как-то укоризненно мотал головой перед ухом Павлики (Павлики серо заприплясывал, точно через него ток начали пускать.) – Па-авлики-и-и… – всё укорял Шаток. И вытолкнул наконец: – Хашимка!» И выпустил дыни.

И пошло всё дальше убыстрённо и бестолково, точно в немом дёргальном кино. Мальчишки засуетились, забегали. Арбузики зачем-то на берег выкидывают. Павлики весло из уключины выворачивает с корнем. Шаток уже по пояс в воде – буйствует, сталкивает лодку. Лодка резко мотнулась – Павлики стриганул ногами, за борт улетел с веслом. Тут же к лодке метнулся. Подхватили вдвоём, поднатужились – сняли лодку. Весла – чёрт знает где! Кормовик – тоже! Лодка на ходу. Дно уходит из-под ног. Уходит… дно… головы легли на воду… тянутся в небо… дно уходит… ухо…

Не сговариваясь, оба разом вымахнули на один борт, чтобы в лодку, в ло-о-одку! А-а-а!.. Забаловался шест, ударил кого-то по голове, арбузики в воду запрыгали, лодка перевернулась и накрыла ребят. Вынырнули – и плывут-макаются: где арбузики, где головы – не поймут! Р-растяпы! Ослы! Лодку перевернули! Чего теперь?!

– Ый, ребяткам! Бырыг давай, подплывай – бырыг!

Обернулись – по-над кручей Хашимка. На лошади медленно двигается. Со сносимой лодкой вровень. Одноглазый. Улыбается. Ружьё свечкой в руке торчит. На другой лошади рядом – Талгатка – сын его. Тоже с ружьём. А Хашимка опять приглашает:

– Бырыг, ребяткам, бырыг. Лодка давай…

«Ребяткам» задумался, «ребяткам» медленно сносит. Лошади дружно мотают головами, на ходу стригут через удила высокую траву, длинные рассыпчатые хвосты холуями сметают оводов с сапог обоих всадников… Хашимка вскинул в небо ружьё: ттахх! – молнией. Лошади шарахнулись. И снова дружно замотали башками к траве. Хашимка раскачивается в седле, успокаивается.

Молчком ребята пошли вырываться в реку. На боку, на боку. Лодку за собой дёргают, торопятся… Новая молния прогрохотала с берега – и посев дроби прошуршал впереди лодки, отрезая путь.

– Ну, ты, гад! Только попробуй!..

Т-та-а-ахх – шшши-их! – посев дроби сбоку, рядом с Шатком. Переломленное ружьё вонько ждёт патрона… «Ах, ты, сволочь!» Шаток вымахнул из воды по пояс, кулаком загрозил:

– Только попробуй ещё, гад! Тастанову вашему скажем! Он тебе…

Глазёнок Хашимки и ствол – в одну точку. Прямо. В Шатка…

– Эти! Эти! (Папа, папа!) Не надо! Не надо! Эти! – Двенадцатилетний Талгатка стал хвататься за отца, мешать. Матерясь, Хашимка саданул его локтем, приник к ружью. «Ружьё джигит должна стырлять сыль. Настоящи сыль. Это вам не шалам-балам. Это вам не тирщик Семёнов. Это ружье джигит. Настоящи джигит. Лодка, зволощь! У-убью!»

Мгновенно, словно мать, лодка накрыла ребят.

Бухх – рры-ыхх! – дерануло по днищу…

С год назад, как только появился в горсаду тир – какой-то с виду временный, неустойчивый, скрипучий, точно тара – из нутра его постоянно стали слышаться короткие, резкие выхлесты: всё юное поголовье городка садило и садило там из духовок. С утра до позднего вечера.

И теснились все в очереди, и толкались, и горячились, стреляя, а всё как-то без толку: зайцы, птицы и волки оставались чаще неподвижными и даже как бы нахальными… Хлесть! – А заяц улыбается. И без страха он совсем… Обалделое недоумение стрелка. Поспешный прицел: хлесть! хлесть! Опять лыбится! Ну уж это… не зна-аю. Ведь дулом чуть до него не дотянулся – и целый. А? Подстроено. Наверняка подстроено. Сапожники! Све-ет!