– Эй, Хашим-ка-а! А вот они мы-ы! А вот она, лодочка-то! Смотри-и! Вон онна-а! Сейчас отцепим – лови: твоя будет!

Хашимка сразу завернул группку, подогнал к воде. Стегая кнутом, сбил в кружок, заставил сесть на гальку. Спрыгнул с лошади, подбежал к самой воде и выжидательно, голодно замер: давай лодка, давай скорей!.. Ребята в карбасе резко присели – давились испуганным смехом. И недосягаемая Хашимке – поблёскивающая, черноспинная – безбоязненно похлюпывала, ласкалась о борт карбаса лодка…

Тогда с гольца заныло: «Бырыг, ребяткам, бырыг. Всё равна тапыр уж. Лущщи – бырыг…»

Шаток снова выглянул, завернул четыре фиги – по паре на каждой руке – и бесстрашно выказал: видел?… Хашимка поглядел… Ныт, столько фигам не видал. Зараз чтоб? Никогда не видал. Ныт. Защим врат? Лущщи – правда. Не видал. Ныт.

Он сел на голец и стал стаскивать сапоги.

В карбасе заметались, забегали – ошаривают весь, ищут, чего бы в руку схватить, да потяжельче чтоб, но карбас пуст: влажный песочек по днищу, на нём несколько неизвестно как и зачем попавших сюда, сизых ржавых гвоздочков.

Одноглазый разулся, поёрзал ступнями одна о другую, пошевелил пальцами, полюбовался на них (давненько, наверное, не видел) и… снова стал наматывать портянки. «А-а-а-а! – запрыгало, завопило в карбасе победное торжество. – А-а! Испугался в воду лезть! А-а! Чего ж, гад, не стреляешь? Боишься на людях, вонючка? А-а-а!» – «Нищева, нищева, – ласково затолкал рукой воздух к ребятам Хашимка. – Сичас, сичас». Передал ружьё Талгатке, сквозь зубы процедил что-то и пошёл к парому.

А паром снова битком – только поручни трещат. Вот-вот отплытие. Митька ходит гоголем, ленты маячкам вешает. В рупор бодрит паром капитан – что коня застоялого перед дорогой. «Митька, шевелись! Даёшь план обстрига! По шерсти и мясу… на н-новые р-рубежи-и-и!» Увидел возникшего на причале Хашимку – и разинулся. Как бы полностью удивлённый: «Кого я ви-ижу-у?» И Митьке, с испугом, в рупор: «Сам великий Хашим идут! Бросай всё, стели ковры, тр-руби встречу-у!» Но Митька на великого Хашима – ноль внимания, Митька знай ленты от души навешивает.

Хашимка ждёт. Ковров и труб нету. Нищева, Хашим не горды. Ныт, совсем не горды. Нищева. Полез под задвинутую уже слегу. Пробрался к капитанскому. «Здорово, Колкам!» На хмурый кивок капитана сразу же протянул снизу пачку «Беркута». Гвоздиков. Закурвай, Колкам! Лущщи гвоздам!» Но «Колкам» не глядит на Хашимку, «Колкам» потянул из кармана свой, длинный, как штанина, кисет. Свернул цигарку, охлопал себя, ища спички. Хашимка тут же полез на капитанский, чиркая о коробок, упрятывая огонь в ладони, вытягиваясь с огнём прямо Колиной «сковородке»… Ну куда тут денешься? Коля зло сунул цигарку в подхалимский домик – и откинулся, окутываясь дымом. Цирганул слюной через плечо в Иртыш. Хашимка смотрел, сочувственно улыбался: гвоздам-то лущи, говорил ведь, ну, нищева, нищева-а. Сам склеил щёки, прикурил свой «гвоздам». Потом начал замешивать разговор. По всем правилам. Настоящий разговор. Разговор настоящи джигит! Как дела у его дыруга Колкам? Как детишка его? Жинка какым?

Коля прекрасно видит и понимает весь этот размеренный подготовительный восточный «гвоздам». Однако, уже предвидя, каково будет окончание, внутренне смеясь, охотно вступает в него, на весь Иртыш выкрикивает в рупор, что дела у него, Коли Шкенцы, как сажа бела, что детишкам – хватает на молочишко, ну а уж жена-а – так прямо сатана! Да ещё глаза выпучивает Хашимке для пущей убедительности. Так, так, поощряюще отсчитывал Хашимка. Довольный, окутывался дымом. Ещё подкидывал свежие, более лакомые вопросики. И вот когда показалось ему, что «эта пузатый тигра на дырвяшка уже полностью укрощена и пирручина», когда, казалось, «пойдёшь не оглядывайся, и она, как драный кошка за сало, побежит за тобой на весь оставшийся жизн» – прямо над ухом Хашимки вдруг рявкнуло неукрощённое, совсем дикое: «Ми-итька! Ка-ан-чай балаган! Р-рубай шкенцы! На плаву дострижёшь!» И Митьке ничего не оставалось, как идти отвязывать паром.

Хашимка опомнился: «Ныт, ныт! Колкам! Не рубайт шкынсы! Ныт! Лодка сперва давай! Лодка! Шкынсы потом! Лодка спырва!» – «Это ещё зачем?» – «невероятно» удивляется Коля, с силой пускает штурвал мельницей и подмигивает ближнему чалдону: мол, раскрывай варежку, то-то потеха тебе сейчас будет!

– Д лодка! Д лодка! (Не понимайт этот Колкам! Совсем бестолковы!) Лодка нады! Понимаешь? Вон, вон! – показывая, затыкал крючкастым пальцем на карбас, откуда выглядывали Шаток и Павлики. – Жулик сидит! Мал-мал жулик засел! А? Не видишь, а? Сылый шайка, сылый шайка! Главар карбасом засел, остальной – на берыг, на берыг! Вон, вон, – Талгаткам караул стоит! Не видишь, а? Не видишь?

Спина к спине на гольце сидят, обречённо пьют зной трое раздетых мальчишек. Это и есть «сылый шайка». Рядом топчется, трусовато дёргает двух лошадей за поводы ещё один мальчишка – в сапогах, одетый, с двумя длинными ружьями, навешанными на него. Это «Талгаткам караул стоит». И на воде, на пятом от парома карбасе, насторожённо ухмыляются ещё два огольца. Это «главар засел»…

– Ну и чё с того?

– Д как! Д как! Лови-сымай нады! Главар лови! Лодка нады! Лодка давай! Главар засел!

– Не дам!

– Как?! – опешил Хашимка.

– А вот так! Не дам – и баста!

У Хашимки аж гвоздам с губы сверзился. Хашимка онемел. Сглотнул слюни.

– Ты серьёзна, а? Колкам? Серьёзна? Или шуткам? А? Покрываешь, да?

Лицо Коли как-то расправилось, просветлело радостной злобой, он с любовью завернул огромнейшую фигу и подставил её к носу Хашимки. И это были уже не просто шатковские четыре фигульки – это был сам Коля Шкенцы, сложившийся в громаднейший кукиш: а ну, выкуси!.. Хашимка осмотрел кукиш: ныт, не выкусить, ныт. Совсем один Хашимка, ружья ныт, подмога ныт. Не выкусить… А Коля уже за штурвал ухватился, как-то сразу выше ростом стал, недосягаем, хмур, опять словно бы на небо вознёсся: где-то там, внизу, маячки, телеги, Хашимки всякие вошкаются. Какое ему дело до них!

– Ай-ай, Колкам! Нихараша-а-а. Жулик засел – Колкам покрывает. Нихараша-а-а…

Коля схватил раструб, на миг поперхнулся – и будто галечник и песок посыпался сверху на Хашимку:

– Сам ты жулик, сволочь! Сам! Понял? Махровый жулик!

– У-ур-ря-я-я-я-я-я-я-я! – забесновалось на карбасе. – Бей Ха-шимку! Дядя Ко-оля, мы с тобо-о-ой! Ур-ря-я-я-я-я-я-я-я!

Хашимка присел, как пойманный с поличным. Зазыркал по сторонам:

– Защим так кричать? Защим? Какой Хашимка жулик? Игде ты видишь жулик, Колкам, игде? – недоумевающе разводил на себя руки, как на честный трудовой пиджак: – Игде?

– А откуда цельны машины-то кажду ночь? А? С арбузиками? Откуда?

– Гыде?! Гыде?! Ты видел?! Ты видел?!

– А через кого плывут-то, ты-ы, хан недодавленный крымский?! Погоди-и, Тастанов ваш в город поедет, ох, погоди-и-и…

– Защим Тастан? При щём Тастан?

А Коля всё клокотал: