что он ей нашептывал. А она не возражала. И настолько это было убийственно интимно, что у меня скулы сводило. Они будто бы целовались у всех на виду.

Они весело проводили время. А мое тело сотрясалось от нервных перегрузок.

— Мистер Сеймур, ваши щеки приобрели загадочный малиновый оттенок. Никак не могу понять, вам так хорошо или так плохо?

Ну да, чертовка Вивиан развлекалась от души. Хотя может в Калифорнии люди от радости краснеют приблизительно так же, как и в припадке удушья. Кто их разберет?

А потом Ал потащил Машу в капитанскую рубку, подальше от меня. Вряд ли серьезно опасался, что я уведу у него девчонку. Между нами такого никогда не было. Хотя, по правде, тут сложно судить. Я знал лишь одну его подружку, да и ту сам ему подсунул. Смешно, ведь если так посудить, Машу тоже я ему помог встретить, послав его сгоряча в музей. Если б знал тогда… послал бы, куда и намеревался с самого начала. Куда обычно посылает не очень трезвый и очень расстроенный человек того, кто позвонил ему с первым лучом солнца. Но в ту ночь и в то утро я оказался до омерзения воспитанным. До сих пор страдаю от того своего приступа рыцарского идиотизма. Если бы я не ушел ночью из номера, оставив на кровати девушку, которую желал больше всех в жизни, что бы тогда? Тогда бы не Ал, а я тащил ее сейчас в капитанскую рубку. Не ему, а мне ее губы вздрагивали легкой улыбкой, и не он, а я шептал ей шутки в нежное ушко. От таких мыслей во мне что-то перемкнуло, перед глазами как падающие фотографии замелькали картинки нашего несбывшегося будущего. Тысячи ночей, миллионы поцелуев, рассветы на пляже и закаты в горах, прогулки под дождем, под одним настолько небольшим зонтом, что избежать тесных объятий просто невозможно. Вот эта вся романтическая лабуда, которую девочки-подростки собирают в специальные альбомы, пронеслась перед глазами за одно мгновение. И каждая картинка была настолько живой, что я чувствовал и свежесть Лондонского дождя, и запах южного моря. В груди засосало, как будто там образовалась воронка, вытягивающая из меня энергию и радость жизни.

И я ринулся следом за парочкой, под ехидное хмыканье, которым напутствовала меня кинозвезда. Сама, между прочим, недавно потерявшая любовь всей своей жизни. Могла бы и посочувствовать.

Зачем я потащился за ними на яхту? Почему сейчас стою и, едва владея собой, смотрю, как его ладонь, накрывает ее изящные пальцы. Я зажмурился, чтобы сконцентрироваться. Хотелось схватить Ала за плечи, выдернуть его долговязое тело из кресла, оторвать от Маши и швырнуть за борт. Но, я не мог позволить себе такое. Во-первых, принц Альберт мой друг. И в подобной ситуации вряд ли проделал такое со мной. Во-вторых, не ясно, как бы к моей вольности отнеслась Маша. Добьюсь ли я сближения с ней, устранив Ала? Дело ведь не в нем. А в том, что это я накосячил. Да так, что понятия не имею, как это все исправлять. И вообще, можно ли исправить? Я не был уверен в ее желании быть со мной и до нашей несостоявшейся ночи в отеле. А теперь, когда она видела голую Флор в моей гостиной, и после нашего дурацкого разговора за трибуной стадиона, разве я могу надеяться на взаимность. Если у нее и была ко мне симпатия в первые дни нашего знакомства, то теперь ее нет и в помине. Она смотрит мимо меня, даже когда наши взгляды встречаются. Кто я для нее? Ну да, Марко Сеймур, в народе известный как говнюк.

И все же… Я не мог позволить Алу сжимать ее руку на рычаге. Никому не позволю! Буду мешать ей обзавестись кавалером вечно. Пока она не превратиться в старую деву. Настолько отчаявшуюся, что согласится и на меня. Таков был новый план. И я ринулся в бой. Перехватил инициативу, отогнал Ала от Маши. И с силой зажал в тисках ее пальцы. Ни одной мысли, перед глазами красная пелена. Кровь так давит, что, кажется, еще чуть и взорвется в висках. На лбу испарина, по ребрам текут холодные капли, разгоняя по коже легкий нервный озноб. Хотел сжать ее руку с такой силой, чтобы она, наконец, поняла, что я чувствую. Чтобы испугалась. Чтобы подчинилась. Пусть так. Да хоть как-нибудь, но стала моей. Она дернулась. Но я не выпустил ее из своих пальцев. Нагнулся, вмиг опьянел от ванильного с ноткой кокоса аромата, щекой почувствовав тепло ее кожи у виска. Не знаю, как сдержался, чтобы не прикусить мочку ее уха, когда шептал ей «Потерпи, Маша». О, я очень хотел, чтобы она проявила терпение, которому бы позавидовал и библейский Иов. Не знаю, что за зверь проснулся во мне в ту минуту. Все что угодно готов был сделать, разбить эту чертову яхту, ввинтив ее в противоположный берег на полном ходу, если это помогло бы показать ей, как мне без нее хреново. Но я не успел. Маша вывернулась, очередной раз наглядно продемонстрировав, что покорность не ее стезя. И оставила нас с Алом разруливать ситуацию. И в переносном, и в прямом смысле.

— Куда ты?! Стоп! — взревел принц.

В его голосе было столько стали, что я мгновенно повиновался. Замер, наблюдая, как из-под яхты выгребает лодка с ошалелыми пенсионерами. Они даже не орали, настолько перепугались. Разве могли они еще этим славным утром подумать, что едва не станут жертвами столкновения на воде. Это на Изиде-то! В окрестностях Оксфорда. Куда катится ошалевший мир!

— Ты слишком напряжен, — равнодушно заметил Ал, когда мы отошли на приличное расстояние от многочисленных лодок под завязку забитых почтенными любителями речных прогулок. И тут же продолжил без лишних предисловий, — Понимаю, ты не в восторге от моих отношений с Машей. Но я не вижу проблем, которые почему-то мерещатся тебе.

Я совершенно не готов был говорить о Маше. Моя ладонь все еще горела воспоминаниями о ее пальцах, а нос упрямо ловил вроде бы ускользнувший запах ее парфюма. Ваниль с нотками кокоса. С ума можно сойти. И то, и другое в моем понимании отвратительно. Слишком очевидные запахи для женских духов. Но там, у ее виска и чуть ниже к ушку ваниль и кокос превратились в волшебный приворот. Я натурально сходил с ума, у меня скулы сводило от желания лизнуть и почувствовать этот вкус на языке. Даже теперь от одного воспоминания слюна выделялась. Я сглотнул. Ал