О с в а л ь д. Почему же ты ни разу не написала мне об этом?

Г о с п о ж а А л в и н г. Я только сейчас осознала, что могу открыть это тебе, его сыну. Раньше я смотрела на все иначе.

О с в а л ь д. А как ты смотрела?

Г о с п о ж а А л в и н г (медленно). Я считала, что твой отец сгубил себя, сгорел еще до твоего рождения.

О с в а л ь д (глухо). О?! (Встает, отходит к окну.)

Г о с п о ж а А л в и н г. К тому же я день и ночь думала, что Росенволд – отчий дом и для Регины, равно как для моего мальчика.

О с в а л ь д (резко поворачиваясь). Для Регины?

Р е г и н а (вскочив, чуть слышно). Для меня?

Г о с п о ж а А л в и н г. Да. Теперь вы оба все знаете.

О с в а л ь д. Регина!

Р е г и н а (себе самой). Так мать и вправду была та еще…

Г о с п о ж а А л в и н г. О твоей матери можно сказать много хорошего, Регина.

Р е г и н а. Да, но все же она была та еще… Я иногда так и думала, но… Хозяйка, могу я уехать сию минуту?

Г о с п о ж а А л в и н г. Ты уверена, что хочешь уехать?

Р е г и н а. Да уж хочу.

Г о с п о ж а А л в и н г. Делай, как знаешь, конечно, но…

О с в а л ь д (подходя к Регине). Ты куда собралась? Здесь твое место.

Р е г и н а. Мерси, господин Алвинг… чтоб не сказать Освальд. Я представляла себе все иначе.

Г о с п о ж а А л в и н г. Регина, я не открывала тебе правды…

Р е г и н а. А жалко, скажу я вам! Знай я, что Освальд болен, то… А теперь, когда ни о чем серьезном между нами речи нет… Не могу я, по чести говоря, позволить себе хиреть тут в деревне, ухаживая за инвалидами.

О с в а л ь д. Даже за таким, что тебе близок?

Р е г и н а. Да нет же, не могу я. Бедная девушка должна пользоваться молодостью с умом, а то не заметишь, как останешься у разбитого корыта. Во мне-то ведь тоже радость жизни бурлит, господа хорошие.

Г о с п о ж а А л в и н г. Да, к несчастью. Только не пускайся во все тяжкие, Регина.

Р е г и н а. Как будет, так будет. Освальд, знать, пошел в отца, а я, видать, в свою мамашу. Но ответьте мне на один вопрос, госпожа Алвинг: пастор Мандерс про меня знает?

Г о с п о ж а А л в и н г. Да, пастору Мандерсу известно все.

Р е г и н а (торопливо кутаясь в шаль). Тогда мне бы надо поспеть на ближайший пароход. Пастор, он сговорчивый, с ним легко сладить. А к деньгам, мне думается, я имею касательства не меньше, чем этот плотник поганый.

Г о с п о ж а А л в и н г. Как знаешь.

Р е г и н а (пристально глядя на нее). Жаль, хозяйка, не захотели вы воспитать меня как положено ребенку из высшего сословия, оно бы мне больше подошло. (Вскинув голову.) Вот дерьмо… да черт с ним! (Покосившись на бутылку.) Может, мне еще выйдет пить шампанское в благородном обществе.

Г о с п о ж а А л в и н г. Регина, когда захочешь вернуться в семью, приезжай.

Р е г и н а. Нет уж, благодарствуйте, хозяйка. Пастор Мандерс выручит меня, надеюсь. А если все пойдет наперекосяк, то я знаю, где мой дом.

Г о с п о ж а А л в и н г. Где?

Р е г и н а. В приюте камергера Алвинга.

Г о с п о ж а А л в и н г. Регина – ты идешь ко дну, я уже вижу.

Р е г и н а. Плевать. Адью вам. (Попрощавшись, выходит в прихожую.)

О с в а л ь д (у окна, глядя на улицу). Она ушла?

Г о с п о ж а А л в и н г. Да.

О с в а л ь д (себе под нос). Ужасно вышло, безумие какое-то.

Г о с п о ж а А л в и н г (подойдя сзади и положив руки ему на плечи). Освальд, мальчик мой любимый… это страшное потрясение для тебя?

О с в а л ь д (повернув к ней лицо). Про отца?

Г о с п о ж а А л в и н г. Да, про твоего несчастливого отца. Боюсь, как бы известие не подкосило тебя.

О с в а л ь д. С чего ты взяла? Внезапно, конечно, но вообще-то мне это довольно безразлично.

Г о с п о ж а А л в и н г (отдергивая руки). Безразлично, что твой отец был бесконечно несчастен?

О с в а л ь д. Конечно, я готов посочувствовать ему, как любому другому человеку, но…

Г о с п о ж а А л в и н г. И ничего больше?! Это же твой родной отец!

О с в а л ь д (теряя терпение). Отец, отец… Да я его никогда не знал, а воспоминание о нем у меня только одно – как меня тогда тошнило из-за него.

Г о с п о ж а А л в и н г. Это немыслимо, чудовищно. Как может ребенок не любить родного отца, что бы там ни было?

О с в а л ь д. А если ребенку не за что отца благодарить? Если он его не знал? Ты веришь, что ли, во все эти старые предрассудки? Ты – такая просвещенная?

Г о с п о ж а А л в и н г. Предрассудки?!

О с в а л ь д. Да. Мама, ты и сама не можешь не видеть, как живучи подобные убеждения – стоит один раз запустить их в оборот, они все время возвращаются и возвращаются и…

Г о с п о ж а А л в и н г (потрясенно). Как привидения!

О с в а л ь д (расхаживая по комнате). Можно назвать их привидениями…

Г о с п о ж а А л в и н г (порывисто). Освальд, значит, ты и меня не любишь?!

О с в а л ь д. Тебя я хотя бы знаю…

Г о с п о ж а А л в и н г. Знаешь, да. Но и только!

О с в а л ь д. Мне известно, что я тебе очень дорог, а за это стоит быть благодарным, видимо. И теперь, когда я болен, ты можешь стать мне полезной, незаменимой.

Г о с п о ж а А л в и н г. Еще как могу, Освальд! Я готова, кажется, благословлять эту болезнь, которая привела тебя домой, ко мне. Я ведь вижу – пока ты не мой, тебя нужно еще завоевать.

О с в а л ь д (теряя терпение). Да, да. Все это лишь громкие слова. Ты должна помнить, мама, что я болен. Интересоваться жизнью других я не в состоянии, мне бы со своими заботами управиться.

Г о с п о ж а А л в и н г (тихо). Я буду смиренно и терпеливо довольствоваться малым.

О с в а л ь д. Главное – жизнерадостно, мама.

Г о с п о ж а А л в и н г. Да, мальчик мой любимый, правда. (Подходит к нему.) Но я сумела освободить тебя от укоров и угрызений?

О с в а л ь д. Да, сумела. Но кто освободит меня от страха?

Г о с п о ж а А л в и н г. От страха?

О с в а л ь д (расхаживая по комнате). Регина cделала бы это за доброе слово.

Г о с п о ж а А л в и н г. Я тебя не понимаю. О каком страхе речь и при чем тут Регина?