слегка потускневших кровоподтека. Оба размером с подушечку пальца.

– Скажешь, откуда они взялись?

– Это был несчастный случай.

– Что за несчастный случай?

– Не знаю.

– Синяки только на этой руке? Других нет?

Дочь трясет головой и задирает оба рукава. Больше отметин я не вижу.

– Я должна знать, что случилось, малыш. Это важно.

– Почему?

– Ты сказала бабушке, что Ханна тебя ударила. Это серьезное обвинение.

– Я такого не говорила!

– Разве?

– Не знаю, откуда бабушка это взяла. Наверное, что-то перепутала.

– Так откуда же все-таки синяки?

– Не помню, – пожимает плечами дочь. – Может, в школе заработала. Мы играли на переменке в вышибалу, и кто-то из мальчишек сильно запустил в меня мячик. Его за это отругали.

Я продолжаю осторожные расспросы, но Руби гнет свою линию, и рассказ ее выглядит вполне правдоподобным. Желаю ей спокойной ночи, пока малышка окончательно не расстроилась, однако успокоиться не могу. Синяки-то на внутренней стороне руки…

Времена настали такие, что не знаешь, кому доверять и во что верить.

Укладываюсь в постель. Спать еще рано, но мне не хочется снова столкнуться с матерью, которая бродит по первому этажу. Пытаюсь почитать, однако не могу сосредоточиться. Кровоподтеки Руби не дают мне покоя, но теперь по другой причине. Каждый раз, когда представляю себе синяки дочери, на ум приходит другая девочка с точно такими же отметинами на внутренней стороне руки. Эта девочка – я.

Это неожиданное и доселе не посещавшее меня воспоминание. Вроде как сдуваешь пыль с какого-то старинного предмета и лишь тогда понимаешь, что перед тобой. Сейчас я отчетливо осознаю, что думаю о том дне, когда родители устроили вечеринку, когда нас покинула Ханна. На эту мысль меня наталкивает платьице, в котором я себя помню. Голубое, что бы там ни говорила Ханна. Точно голубое, а не зеленое, однако могу ли я доверять своей памяти? Ответа нет, и все же картинка в мозгу рисуется предельно четкая.

Я гуляю в нашем саду с матерью, ее другом Рори и еще несколькими гостями. Каждый из них держит в руке бокал с коктейлем. Мать выглядит прекрасно. Я разгоряченная и потная, потому что Рори заставляет меня выполнять заученные кульбиты все быстрее и быстрее.

– Хватит! – говорит мать, когда Рори подбивает меня сделать колесо.

Как ни крути, я все же не самая умелая акробатка. Мать встает из шезлонга и опускается передо мной на колени. В руках у нее сигарета, и я захожусь кашлем от табачного дыма.

– Неприлично сверкать трусиками перед гостями, – сердито шепчет она. – Прекрати устраивать из себя посмешище!

– Не будь такой занудой, Джинни! – кричит Рори. – Давай, малышка, покрути колесо. Пожалуйста! Или сделай сальто!

Мать качает головой, но во мне просыпается дух неповиновения. Делаю колесо, наслаждаясь вниманием Рори. Отскакиваю в сторону от матери и показываю все, на что способна.

– Джослин! – с угрозой в голосе окликает меня она.

– Шикарно! Еще, еще, пожалуйста! – аплодирует Рори.

Я совершаю новый кульбит, а потом еще один. Мне жарко, колесо получается все хуже, однако остановиться я не в состоянии. Пусть видят, сколько раз я могу его сделать! После пятого или шестого совсем выдыхаюсь. Смотрю на зрителей, но они уже отвлеклись. Даже Рори глядит в другую сторону. Громко настаиваю, чтобы он вновь обратил на меня внимание. Выходит грубо, а мне все равно.

– Джослин! – поворачивается ко мне мать. – Прекрати кричать! Немедленно домой!

Я совершаю разбег и делаю еще три колеса прямо перед матерью и Рори. На последнем кульбите нога едет, и я шлепаюсь в сырую траву, а там, на краю клумбы, лежит огромная куча собачьих какашек. Мать, помогая мне подняться, ее сперва не замечает. Затем морщит нос и застывает на месте. Поздно… Ее желто-оранжевое платье и свисающие с шеи красивые бусы перепачканы собачьим калом.

Рори смеется, запрокинув голову. Я понимаю, насколько расстроена мать – как-никак любимое платье, – однако она тоже улыбается и заявляет:

– Ну что ж, в любом случае я колебалась между этим нарядом и клетчатым платьем от Гальяно, так что теперь проблема решилась: я буду на вечеринке сначала в одном, потом в другом.

– Бог ты мой! – кричит один из гостей. – Я лопну от зависти! Как к тебе попала эта карта? Вечно ты меня опережаешь на шаг…

– Вперед, Джослин. Пора домой, – подталкивает меня мать.

В холле она хватает меня за руку и сильно шлепает по ягодицам: раз, другой, третий… Каждый шлепок все сильнее. Я визжу от боли, боюсь, что на этом мать не остановится, и тут в холле появляется Ханна. Мать замирает с поднятой рукой.

– Что здесь происходит? – спрашивает няня, и мать толкает меня в ее объятия.

– Где ты была, черт возьми?

– Лорд Холт попросил меня помочь ему кое-что найти.

– Неужели он не в состоянии поторопиться? Я не могу справиться с Джослин! Сделай так, чтобы подобное больше не повторялось!

Мои ягодицы еще горят, но следы порки сойдут быстро. А вот на руке, в которую вцепилась мать, краснеет ряд кровоподтеков.

Я растревожена воспоминаниями, взволнована синяками дочери. А еще больше меня беспокоит вопрос: почему я раньше не помнила эту ужасную сцену?

Вирджиния

У Джослин сегодня выходной. Говорит, что не готова встретиться с Фавершемом, пока все не осмыслит. Я исполнена решимости поговорить с ней еще раз. Мучаюсь от своего бессилия. Все утро провожу в тревожном ожидании, потому что дочь, забросив Руби в школу, домой не торопится. Похоже, мы дошли до предела: общаемся только из вежливости. На звонки Джослин не отвечает.

Ближе к полудню выхожу на прогулку, и Боудикка составляет мне компанию. Ага, Джослин сегодня взяла «лендровер». Необычно… Мое сердце на секунду сбивается с ритма. Вдруг Ханна и вправду перерезала какой-нибудь шланг и моя дочь улетела на обочину? А ведь инсценировка несчастного случая задумана под меня… Дохожу до конца подъездной дорожки. Вдали – ни одной машины, лишь пыхтит чей-то трактор. Возвращаюсь к дому и делаю несколько кругов между хозяйственных построек.

Иду вдоль забора. Мысленно называю его «стеной Руби» – она с удовольствием на него залазит. Веду по стене кончиками пальцев, ощущая неровности камня, на которые внучка ставит ногу, чтобы взлететь на самый верх. А вот и выступ, с которого Руби любит спрыгивать вниз.

Расположен он на высоте около пяти футов, и его сразу видно: широкий, прочный золотистый камень, вмурованный в стену еще при ее постройке. Своеобразная, твердая как скала ступенька.

Улыбаюсь, вспоминая, как Руби храбро соскакивает со стены. Касаюсь камня, и он вдруг подается под