возможность спокойно выбрасывать на рынок подделки наряду с подлинными произведениями искусства. Излюбленная тема – итальянский ренессанс, а мнимое происхождение картины из коллекции Холтов создает иллюзию гарантии подлинности.

Я на миг лишаюсь дара речи, но вопросов у меня столько, что я быстро прихожу в себя.

– А вы? Вы в доле?

– Разумеется, иначе я ничего вам рассказать и не смогла бы. Они вовлекли меня в мошенническую схему против воли. Сделали преступницу из меня, а теперь пытаются впутать и вас. Говорите, обнаружили в архивах важные документы? Их подбросила Элизабет. Она ведь умеет подделывать не только шедевры. Элизабет не знает себе равных в этом деле. Как минимум она точно одна из лучших.

Моя действительность рушится на глазах. Похоже, я даже о Клеменси составила себе ложное представление.

– Мне казалось, что я вам не нравлюсь.

– Дело не в вас, – качает головой она, – а в том, что с вами пытаются сделать.

– А как насчет моей детской фотографии на фоне «Ванитас»? Она хотя бы настоящая или тоже обман?

Неужели во мне пытались пробудить ложную память? Я встревожена донельзя. Похоже, мои надежды изначально были неосуществимы.

– О фотографии ничего сказать не могу. Простите, что мне пришлось ввести вас в курс дела. Наверняка вы испытали шок, но вы имеете право знать, чем здесь занимаются, во что вас втягивают.

– Я-то считала, что сделала открытие, обнаружив удивительные документы…

– Да-да, это мощный стимул. Я это тоже проходила. Тошно становится, как только вспомню свое возбуждение.

– Почему же вы до сих пор работаете у Фавершема?

– Когда я поняла, что к чему, и выяснила, что меня превратили в послушную марионетку, оставалось три выхода. Можно было уйти и обо всем забыть. Уйти и сдать мошенников полиции? Меня обвинили бы наравне с ними. Оставался третий вариант: работать дальше и получать свою долю. Денег у меня не было. Я по уши залезла в долги, поэтому и выбрала последний вариант, но вам-то это без надобности. Решилась рассказать обо всем, потому что хочу дать вам шанс выйти из этого дела, пока вы не увязли. Мне такая возможность не светила.

– Почему вы уверены, что я не сдам вас полиции?

– Ну, это ведь ваша семья.

Клеменси и вправду настолько уверена в своей безопасности, что позволяет себе улыбнуться. Плохо она меня знает. Так или иначе, мне требуется некоторое время на раздумья.

– Сможете сказать Фавершему, что мне пришлось уйти домой?

– Разумеется. Позвоните мне, если вдруг потребуется поговорить.

– Спасибо, – говорю я. – Даже не верится, что вы набрались смелости признаться.

– Мне жаль, что вам пришлось выслушать эту неприятную историю, причем именно от меня. Впрочем, думаю, что я все сделала правильно.

– Вы правы.

Выхожу из галереи и быстрым шагом двигаюсь вниз по Корк-стрит. Останавливаюсь только в глубине Грин-парка. Мне не хватает воздуха, я чувствую себя запачканной с головы до ног и оттого злюсь.

Злюсь на Фавершема, но еще больше – на мать и Элизабет. Как они посмели мной манипулировать? Мне пришлось вернуться в Лейк-Холл после смерти мужа, потому что требовалось какое-то убежище. Контакты с матерью я хотела свести к минимуму и все же терпела, когда та пыталась завладеть сердцем моей девочки. Сделала над собой усилие ради них, хотя горе буквально съедало меня заживо. Подумать только, родная мать втянула меня в незаконное предприятие! Задержи нас полиция, суд мог бы лишить меня родительских прав. Немыслимое предательство!

Бреду на Паддингтонский вокзал в самом что ни на есть ужасном расположении духа.

1980

Ханна решает, что может позволить себе экскурсию по Букингемскому дворцу – денег у нее достаточно. Ее переполняет волнение. Она выходит из подземки на Пиккадилли и с удовольствием прогуливается пешком, заглядывая в магазины. К сожалению, в каждом из них стоят за прилавками неулыбчивые мужчины и женщины, снисходительно посматривающие на бедную няню. И чем они, спрашивается, лучше… Подумаешь, продавцы! И все же Ханна чувствует себя униженной.

Сколько бы она ни пыталась, пока ей не удается развернуть свою жизнь в ту сторону, о которой она мечтает. Работает Ханна снова на цветочном рынке, поскольку возможностей устроиться няней практически нет. Она начинает ненавидеть столицу, выставляющую напоказ свое богатство и успех – ведь ни того, ни другого ей добиться так и не удалось. Пора сесть и взвесить свои шансы.

По пути к Пэлл-Мэлл ей бросается в глаза вывеска на противоположной стороне улицы. Ханна останавливается как вкопанная.

Дженннфер Миррен: ретроспектива.

Стало быть, здесь проходит выставка жены ее бристольского работодателя. Не веря своим глазам, Ханна пересекает улицу и заглядывает в галерею. Над дверью звенит колокольчик, однако в зал никто не выходит. Часть полотен висит на стенах, но в основном картины стоят на полу в пузырчатой полиэтиленовой пленке. Те, что вывешены, крайне плохи (как и отложилось у Ханны в памяти). Ужасная мазня – словно кто-то выдавил на холст тюбик шампуня.

– Есть кто-нибудь? – спрашивает Ханна, однако в галерее по-прежнему царит тишина.

Она приближается к столу, на котором аккуратными стопками разложены конверты и открытки, и берет ту, что сверху. Приглашение на частный просмотр… Выставка откроется через десять дней. «Вас ждут шампанское и канапе», – обещает открытка, адресованная лорду и леди Александер Холт. Ханну охватывает желание сунуть приглашение в карман, однако лучше выбрать другое: кажется, Холты слишком известны в обществе. Она роется в стопке и наконец натыкается на подходящий вариант, который планируют направить некой Шарлотте Филлипсон. Во всяком случае, не светская львица. В глубине галереи раздаются шаги, и Ханна, быстро сунув открытку в сумочку, выскальзывает на улицу.

Десять дней подряд частный показ не идет у нее из головы. Ханна невольно ловит себя на мысли, что вновь увидит своего бристольского художника. Она снова и снова перелистывает свой потрепанный «Татлер», внимательно изучая фотографии господ из высшего общества. Особое внимание уделяет тем, что сделаны на открытиях различных выставок. Что надевают на такой случай женщины? В итоге Ханна находит подходящее платье на прилавках Камден-маркет. Шелковый шарфик в тон удается стащить в «Либерти». Она еще помнит, как уверенно и вальяжно выглядела в парадном наряде ее хозяйка из Бристоля, и долго тренируется перед зеркалом, добиваясь такой же естественности.

В вечер открытия выставки Ханна приближается к галерее с ухающим в груди сердцем. Переживала она напрасно – женщина, встречающая гостей у входа, вытанцовывает перед великолепной парой, так что приглашение Ханны забирает не глядя и жестом приглашает ее пройти.

Художник из Бристоля уже сильно навеселе,