В видении Палома не была одета в накидку, а если и была, то ее скрывал темно-синий плащ. Она с кем-то разговаривала, но собеседник был всего лишь тенью.

– Потерянный Рай, – произнесла тень, чей голос напоминал оживший дым, густой, тяжелый, удушающий. – Не ты ли клялась, что никогда больше не станешь заключать с нами сделок?

– Клятвы даются, чтобы их нарушать, – отозвалась Палома. – Очевидно, что и заклинания тоже. Чары, которые вы наложили на мои карты, чтобы сделать их невидимыми, ослабели.

– Поэтому мы и предложили поместить их в подземные хранилища при храме вместе с другими предметами, которые ты там держишь.

– Предложили? – фыркнула Палома. – Не вы ли сказали, что я не могу положить их в свое хранилище?

– Нет, мы лишь попросили заплатить дополнительную цену.

Палома напряглась.

– Значит, ты все-таки это помнишь, – сказал голос. – И поскольку мы великодушны, предложение все еще в силе.

– По той же цене, что и раньше?

– Да. Ты должна быть благодарна, что мы не берем большего за защиту такого ужасного артефакта.

– Чего еще можно потребовать от матери, кроме как отказаться от своего первенца?

– Мы могли бы забрать и второго твоего ребенка.

– Я никогда бы не отдала двоих, – возразила Палома. – Но вторым согласна пожертвовать.

– Какая нам польза от твоего второго ребенка, – спросила тень, – кроме того, что он станет красивым украшением?

– Я видела грядущее. Это будет девочка, наделенная огромной силой. Если вы мне не верите, могу доказать это с помощью карт. Хотя, как мне кажется, нам всем будет лучше, если я никогда больше ими не воспользуюсь. – Палома упрямо вздернула подбородок. – Проклятие, удерживающее Мойр взаперти, начинает терять силу. Оно ослабевает всякий раз, как карты пускают в ход.

– Нас это не волнует.

– А следовало бы! Еще больше Мойр вырвется на свободу. Позвольте мне воспользоваться вашим хранилищем, чтобы спрятать карты, пока буду искать способ их уничтожить. Или вы хотите, чтобы это место превратилось в Храм Упавшей Звезды? Ведь если боги и богини Судьбы вернутся, то заставят людей поклоняться только им.

Темная фигура, казалось, стала еще темнее, превратившись из дымчато-серой в почти черную.

– Что ж, так и быть, – наконец, изрекла она. – Отдай нам свою вторую дочь, и мы позволим тебе использовать наши подземелья для хранения твоих проклятых карт.

– Согласна. – Палома ножом порезала себе ладонь. – Моя дочь…

– Нет! – Телла сбила медную чашу с пьедестала, и изображение рассеялось, перестав являть ее глазам ужасные вещи. – Моя мать не имела права так поступать! – Она покачала головой, запустив пальцы в волосы, и попятилась. – Даже если видение правдиво, я не вещь, чтобы так запросто отдать!

– Тем не менее, – заявил Терон, – именно это она и сделала, скрепив клятву кровью. Как только ты…

Телла бросилась бежать, не желая слушать, что он еще скажет. Похоже, она должна что-то сделать, прежде чем они заберут ее, но не собиралась позволять этому случиться. Она никогда никому не будет принадлежать.

Терон не стал ее преследовать, возможно, потому, что увиденное ею не было настоящим, а являлось лишь своеобразной проверкой. С другой стороны, люди обычно гоняются только за тем, чем еще не обладают.

Судя по звуку, Данте за ней тоже не последовал, но оглядываться, чтобы это проверить, Телла не стала. Она просто мчалась вниз по ступеням Храма Звезд, в спешке едва не порвав свою никчемную накидку, но ни на мгновение не останавливаясь.

Скарлетт была права. Их мать еще хуже отца. Тот, по крайней мере, дождался, пока Скарлетт достигнет совершеннолетия, прежде чем продать ее, как козу. Телла никогда не ощущала подобной пустоты в груди. Она пожертвовала ради матери всем, рисковала своей свободой и самой жизнью, веря, что Палома любит ее и нуждается в ней. Но правда заключалась в том, что той всегда было все равно. Она не только бросила Теллу, но и отдала ее, как поношенное платье.

Телла продолжала бы бежать и дальше, но ее туфельки начали рваться, а дорога сделалась незнакомой. Неровная трава, казавшаяся в ночи совершенно черной, терлась о ее ноги. Аромат благовоний и масел сменился запахом пива и терпкого ягодного сидра. Быстро окинув взглядом окружение, Телла увидела временные сцены и свисающие с деревьев театральные занавесы.

Похоже, она забрела в парк, хотя понятия не имела, в какой части города находится.

Это явно не квартал Пряностей, уж слишком тут все красиво и аккуратно, начиная от жареных во фритюре пирожков у уличных торговцев, посыпанных измельченными фиалками и сахаром, до украшенных драгоценностями платьев дам и сверкающих поясов с оружием у мужчин. Правда, их мечи не выглядели настоящими, как и женские украшения.

Казалось, Телла оказалась в самом сердце небольшого фестиваля с представлениями под открытым небом или какой-то ярмарки в честь предстоящего дня рождения императрицы – возможно, для тех жителей Валенды, кто не принимает участия в Каравале. На нее устремились любопытные взгляды, однако едва ли кто-то принял ее за исполнительницу, ведь одета она совершенно неподобающим образом. Если, конечно, эта конкретная пьеса не подразумевает жертвоприношение девушки.

Все женщины здесь были облачены в платья с расклешенными рукавами и развевающимися юбками, в то время как у Теллы ноги и руки обнажены. Внезапно ей стало очень холодно. Теперь, когда она остановилась, усталость захлестнула ее, подобно ледяной волне, оставив потрясенной и запыхавшейся. К тому же, сердце ее работало не в полную силу и ничуть не согревало.

Заметив торговца, продающего плащи, Телла схватила темный, подходящий ей по размеру.

– Воровка! – закричал тот.

Она бросилась бежать.

– Верни немедленно! – Тяжелые руки легли ей на плечи, бросили на землю, кто-то с силой навалился ей на грудь, вдавив в жесткую траву.

– Слезьсменя! – Она попыталась высвободиться. – Забирайсвоювонючуютряпку!

Торговец скатился с нее и сдернул плащ с ее плеч, а в следующее мгновение его руки сомкнулись на ее шее и принялись душить. Сильно, зло. Телла стала задыхаться.

– Грязная воровка! – Он вжал ее лицом в землю. – Я тебя проучу…

– Отпусти ее! – прорычал чей-то голос.

Давление на шею Теллы ослабело, а в следующее мгновение ее подняли в воздух и крепко прижали к груди, от которой пахло чернилами, потом и яростью.

– Противозаконно убивать кого-то только за то, что он одолжил плащ, – яростно рявкнул Данте, обращаясь к торговцу.

Бородатое лицо мужчины пошло гневными красными пятнами.

– Она его не одалживала, а украла!