такая же, как в том лагере где-то в предместьях Данцига, куда мы попали после пересечения прусской границы и от которой у меня остались самые неприятные, тягостные воспоминания.

Помню, нас, раздетых донага русских женщин, девушек согнали в большое, заполненное едким паром, пропитанное запахами карболки и хлорки, жаркое и душное помещение. Выстроившись парами, как школьники, мы подходили поочередно к двум крикливым ведьмам, которые брезгливо, на расстоянии, осматривали наши головы и обливали волосы из маленьких леек какой-то вонючей жидкостью. Кое-кого тут же, в сторонке, заросший щетиной молодой солдат, в замызганном белом халате и с деревянной култышкой вместо одной ноги, остригал как попало – «лесенкой», наголо.

Взяв тазы, в которые одна из ведьм плескала жидкое, такое же вонючее мыло, мы направлялись к кранам с водой. Тут же, среди голых женщин, в пару и в чаду, мелькали немецкие солдаты в громоздких сапогах и в нижних потных рубашках с фотоаппаратами в руках. Они бесстыдно пялились на нас, ржали и нацеливали свои объективы на тех, кто чем-то приглянулся им.

Помню, как долго измывались они над одной девчонкой. У нее была стройная, точеная фигура и густые волнистые волосы. Она отворачивалась от своих мучителей, прикрывала плечи и грудь прядями волос, но они, эти жеребцы, все не отпускали ее. Один из фрицев, с лоснящейся от пота красной рожей, гогоча и выкрикивая непристойности, отводил ее руки, обнажая грудь и шею, а другие всё щелкали и щелкали «натуру» в разных ракурсах.

Внезапно мне стало очень плохо, – наверное, подействовали духота, гвалт, голод. Облитая с головы до пят холодным, липким потом, я, поддерживаемая испуганными мамой и Симой, пошатываясь, выбралась на ватных ногах в прохладный предбанник. Там и ожидала, сидя на каком-то облезлом табурете, когда выдадут всем из дезинфекционной камеры сплошь измятую, жутко воняющую карболкой одежду.

Эта первая немецкая баня запомнится мне на всю жизнь.

22 декабря

Вторник

Холодно. Мороз крепчает с каждым днем, а снегу пока маловато – а может, здесь, в Германии, его и не бывает много?

Сегодня выполняли разную работу – с утра готовили резку для скота, потом убирали навоз из конюшни, а после обеда мама, Сима, я и Нинка чистили в теплом отсеке конюшни мак. Оказывается, у Шмидта его еще полно – несколько мешков. А мы-то думали, что «маковая эпопея» уже завершена.

Вполголоса вели разговоры. Я рассказывала содержание кинофильмов «Петер» и «Маленькая мама», которые шли у нас перед войной. Странно подумать, что тогда мы восхищались немцами, завидовали их «красивой жизни», что в течение полутора часов протекала перед нашими глазами на экране. Как же в действительности вся жизнь и деяния этих арийцев далеки от кино, как же не похожи они на тех благородных, великодушных героев, что были когда-то на экране!

А потом я напомнила маме, как мы смотрели с ней первый в своей жизни фильм в старом деревенском сарае. Мама удивилась, как это я, совсем крохотная девчонка (мне было тогда, наверное, не более четырех-пяти лет), запомнила тот вечер во всех мельчайших деталях. Но разве может человек – не важно, взрослый или ребенок – забыть чудо? А ведь то событие и впрямь явилось для меня, да думаю, что и для всех тех, кто был со мной рядом, – чудом. Впервые в жизни к нам в деревню привезли кино.

Как сейчас вижу заполненное множеством людей большое полутемное и очень холодное помещение. Мерзнут, немеют от стужи руки и ноги, при дыхании и при разговоре изо рта вырывается белый пар. В свете керосиновой лампы несколько мужчин закрепляют между двух балок большое белое полотно, их огромные, переломленные пополам тени причудливо скользят по бревенчатым, с выбивающейся из пазов паклей, стенам, по щелястому дощатому потолку.

С противоположной стороны стоит высокий, наскоро сколоченный из досок помост, на котором двое серьезных, городского вида парней, в коротких полупальто и в кепках, поминутно потирая уши и притопывая разношенными ботинками, устанавливают при неярком свете «летучего фонаря» таинственную, восхитительно блистающую лаком машину… Миг, – и я вижу, как наш Костя взмахнул по шаткой лестнице к ним. К великой зависти всех деревенских мальчишек и к моему неописуемому восторгу, его позвали туда в помощники, тут же сунули в руки какую-то круглую, похожую на большую тарелку, штуковину.

В ожидании «кина» люди нетерпеливо переминаются с ноги на ногу (все стоят – сесть не на что), но никто и не думает уходить. Неожиданно сдержанно вздыхающую, покашливающую и негромко переговаривающуюся черноту пронзил ярко-белый луч, и полотно вдруг волшебно замерцало бледно-голубым светом, заискрилось, словно река в лунном сиянии, серебристой, мелкой рябью. Единый вздох восторга, изумления, восхищения пронесся по «залу». Оглушительно взвизгнули столпившиеся в передних рядах мальчишки, но, получив от взрослых предупреждающие подзатыльники, тут же умолкли. И началось для всех чудо, началось волшебство под названием КИНО.

На полотне мелькали фигуры мужчин, женщин. Кто-то кого-то догонял, кто-то от кого-то убегал, смешно спотыкаясь и падая. Люди что-то беззвучно кричали, смеялись, плакали.

Чья-то широкая спина загородила мне экран. Я настойчиво подергала маму за подол, и она подняла меня на руки. Так я и сидела у нее на руках, прижавшись к теплой груди, до конца фильма. Содержание его я вряд ли смогу сейчас пересказать, но конец запомнила хорошо… Тот, кого все время догоняли, вскочил наконец на подножку отходящего от перрона поезда. Его пытались вытащить оттуда, но он ловко отпихивал своих преследователей ногами, руками, головой. Постепенно они все отстали. А поезд набирал ход. Стремительно летели назад шпалы, и почему-то весело скакала и прыгала по ним привязанная к последнему вагону метла…

А может быть, вовсе и не так закончился тот первый фильм, может, просто в детской голове моей перепутались, смешались разные сюжеты. Потому что с тех пор кино стало демонстрироваться у нас хоть не очень часто, но постоянно. Помню, как мы, деревенские ребятишки, с нетерпением поджидали, когда покажется на дороге знакомый серо-зеленый возок, и, конечно, вперед всех мчались к заветному сараю. Как, толкая и отпихивая друг друга (впоследствии здесь были установлены скамейки), шумно рассаживались на первых рядах.

Это уже много позднее, когда я ходила в школу, открылся в соседней «Немецкой колонии» настоящий кинотеатр в бывшей кирхе. Сколько незабываемых радостных минут было пережито в его стенах! Там мы познакомились с Петром Алейниковым и с Любовью Орловой, с Борисом Андреевым и с Марком Бернесом, с Лидией Смирновой и с Борисом Бабочкиным и навсегда горячо полюбили их.

Цела ли сейчас наша