– Что там?

– В рапорте на имя генерала Трофимова он пишет, что тримесяца назад, во время обыска на Караганова вы присвоили один из пакетов снаходившимся там наркотиком. Поляков поначалу решил, что ошибся, но осторожныенаблюдения за вами лишь утвердили его в догадке, что вы начали приниматьнаркотик. Оперативник он опытный и ошибаться не мог. К сожалению, во имя ложнопонятой «чести мундира» он довольно долго не предпринимал никаких шагов. Лишьдва раза пытался деликатно с вами поговорить, но понимания не встретил. Вдальнейшем он убедился, что ваше состояние резко ухудшилось, вы началидействовать в ложных направлениях, не принимать самых очевидных доказательств –одним словом, не в силах были полноценно работать. Вот тут он забеспокоилсяпо-настоящему, решил поговорить с вами с должной серьезностью. Рапорт незакончен. Чем закончился ваш разговор, прекрасно известно…

– Г-гандон… – прошипела Даша сквозь зубы.

– Выражения выбирайте! Вы не с хахалем в интереснойпозиции!

– Закурить можно?

– Нельзя. Хотите прочитать рапорт Полякова?

– Не хочу, – сказала Даша. – Не вижунеобходимости. Кстати, а у вас есть доказательства того, что он пишет правду?

– Рапорты ваших же коллег. И письменное заключение,выданное вам в Институте биофизики.

– Это, простите, еще не доказательство, – сказалаДаша.

– Вам не кажется, что чересчур много косвенныхдоказательств? Помните фразу одного из лучших юристов старой России? «Господаприсяжные, перед вами лишь слабые штришки, но при ближайшем рассмотренииштришки сливаются в линии, линии – в буквы, а буквы образуют слово “поджог”…» Ввашем случае мы наблюдаем нечто похожее… – Он помолчал и вдруг резкоспросил: – Где Флиссак?

– Представления не имею, – сказала Даша. – Мыс ним расстались у гостиницы… А что, его тоже в чем-то страшном обвиняют?

– Вы с ним познакомились в Париже?

– Нет. У нас с ним был общий знакомый. Комиссарпарижской полиции.

– Зачем вас вообще понесло в гостиницу? Точнее, как выухитрились там оказаться столь кстати?

– Ничего странного, – сказала Даша (с Воловиковымэто было заранее обговорено, и расхождений в показаниях она не боялась). –От нашего информатора, работника гостиницы, мы получили сообщение, что возленомера француза отирается человек весьма подозрительного вида. Посколькуфранцузский писатель – мужик чуточку не от мира сего, мы не на шуткувстревожились и моментально поехали туда группой… И сигнал, кстати, оказалсянисколько не ложным. А что там с этим субъектом?

– Пришлось освободить, – нехотя бросилпрокурор. – Нет никаких оснований…

– Неужели вы не понимаете…

– Допустим, понимаю. А доказательства? – Евстратовдосадливо поморщился. – Все мы всё понимаем, но если нет доказательств…Очень напоминает наш случай, кстати. Значит, вы решительно не представляете,где может находиться Флиссак?

– Не представляю, – сказала Даша.

– Куда вы поехали от гостиницы?

– В больницу к отцу.

Они переглянулись. Должно быть, не было возможности уличитьее во лжи – время примерно совпадало, она все проделала быстро…

– Что это за история с микрофонами, установленнымифранцузом в вашем кабинете?

– Впервые слышу, – сказала Даша.

– Вы это официально заявляете?

– Да, – сказала Даша. Она могла себе этопозволить – микрофон давно уже покоился в мусоре, свидетелей нет.

– Странно…

– А кто вам рассказал эту байку о микрофонах?

Оба молчали. Видимо, ухватили лишь кончик ниточки и несмогли размотать. Не исключено, что Толик постукивал и им – по сценарию Агеева,понятно. Но ведь нет осязаемых улик…

– В чем все-таки подозревают француза? – спросилаДаша.

– Вопросы здесь задаем мы, Дарья Андреевна…

Неужели посадят в предвариловку! А на каком основании,позвольте спросить? Нет, не решатся. Но положение – хуже некуда…

– Какие же ко мне еще будут вопросы?

– Я поражаюсь вашей самоуверенности… – сказалЕвстратов. – Любопытно было бы знать мнение вашего же коллеги…

Ивакин, сжав губы в ниточку, произнес многообещающе:

– Выводы мы сделаем…

– Давайте поговорим спокойно, – сказалЕвстратов. – Мы все – взрослые люди, профессионалы. И когда вы, капитан,начинаете держаться, как неразумная первоклассница, впечатление складывается нев вашу пользу. У вас нет не только оправданий – ничего, мало-мальски отдаленнонапоминающего оправдания. А это, как бы мы ни пытались согласно презумпцииневиновности толковать сомнения в вашу пользу, поневоле нас заставляетнасторожиться… Не считайте меня врагом, – сказал он уже вполне добродушнымтоном. – Я готов, например, отмести те бумаги, где подследственныеобвиняют вас черт-те в чем… Это и в самом деле напоминает сведениесчетов. – Он театрально развел руками. – Но вот с остальным, что прикажетеделать? Если вас оклеветали, если против вас идет целенаправленная интрига, этоследствие каких-то ваших действий, мешающих чьим-то преступным интересам. Вот иназовите нам, хотя бы приблизительно, людей и ситуации, очертите интересы,которые вы помешали реализовать. Оправдывайтесь, как пристало оперативнику. Выменя понимаете?

– Понимаю, – сказала Даша.

– Что, по-вашему, осталось за пределами следствия?

Даша молчала.

– Кого вы подозреваете конкретно и в чем?

Она молчала.

– Ну, знаете… – нехорошо нахмурилсяЕвстратов. – Я требую в таком случае ясного и конкретного ответа: здесьприсутствующие входят в число злокозненных заговорщиков, плетущих против васинтриги и фальсифицирующих направленные против вас обвинения? Да? Нет?

– Нет, – сказала Даша, глядя в стол.

– Тогда, чем же объяснить ваше молчание?

– У меня нет четких доказательств, – сказала Даша.

– А вам не кажется, что эту фразу можно произнести ипо-другому: «У меня одни домыслы»? Молчите?

Даша молчала. Все, что у нее было, добыто с нарушением законов,а следовательно, Агеев чист, как младенец.

– Мне кажется, не следует делать козлом отпущенияодного капитана Шевчук, – негромко сказал Чегодаев. – Лично у менясоздалось впечатление, что городской уголовный розыск ведет какую-то непонятнуюигру, и в этой ситуации не стоило бы наваливаться на стрелочника…

– Во-первых, козлов отпущения здесь никто нефабрикует, – ответил Евстратов. – Во-вторых, на капитане и без тогохватает грязи… Вы понимаете свое положение, Дарья Андреевна? Да, против вас нетпрямых доказательств. Но у вас нет и убедительных аргументов. На вас слишкоммного грязи. Ее количество перешло некую критическую массу, если можно таквыразиться…