– Но ведь у вас такое воздействие запрещенозаконом? – сказал француз.

– Ценное наблюдение, – фыркнула Даша. – Выеще не заметили, что в наших краях есть милая привычка нарушать законы?Насколько я помню, и у вас во Франции есть такая народная традиция, не зря же уГи Дюруа голова седая? Так что не будем все списывать на нашу сибирскуюдикость. – Она отвела пистолет от головы Марзукова и по неистребимойпривычке вместо подоконника уселась на край стола. – Давно развлекаетесь?

– Больше года, – убито сказал Марзуков.

– Процентик-то капал приличный?

– Москалец с Агеевым грабастали львиную долю. А я всетратил на Юльку. У нее запросы выше Останкинской телебашни…

Даша оглянулась на стол, где в рамочке стояла цветнаяфотография белокурой очаровашки:

– А я слышала, она сетует на папочку, не умеющего жить…

– Потому что он все перегоняет за бугор. Черт егознает, что там получится с будущим президентом. Вернее, не перегоняет, емуоттуда же перечисляют…

– Германцы?

– Знаете уже?

– Знаем, – сказала Даша. – Вы в связи с этимникого, милок, заложить не хотите? Самое время.

– Это фон Бреве. Хотя никакой он не фон, и имя какое-тодругое, Терминатор однажды обмолвился…

– От немца и получали кассеты?

– Конечно. Они там, у себя, заряжали… А все остальноеони разрабатывали втроем – фон Бреве, Москалец и Агеев. Районы компактногососредоточения мелких акционеров, персоналии крупных.

– А вас на эти военные советы так-таки и не приглашали?

– Приглашали, – нехотя сознался Марзуков. –Но мое дело – насквозь подчиненное. Мне просто говорили, где следует устроитькабельное, даже репертуар фильмов сплошь и рядом они утверждали. Москалецулаживал все с лицензиями и инстанциями – у нас же чиновнички дерут с живого ис мертвого, семь потов прольешь и мешок денег раздашь, если обычным путем… Отменя ничего не зависело! Почти что ничего, понимаете?

– Понимаю, – сказала Даша. – Ягненочек средиволков.

– Легко вам издеваться… Думаете, мне самому такоепришло бы в голову?

– Да нет, – сказала Даша, внимательно обозревего. – Тебе бы не пришло…

– Дела на студии шли из рук вон плохо, другиеперехватывали постоянно почти всю рекламу, Юлька от безденежья на стену лезла,кричала, что обязательно разведется. Мне даже стало казаться, что у нее кто-топоявился… Хоть в петлю лезь! И тут, когда Юльки дома не было, навещает менятесть с коньяком. Начинает ходить вокруг да около на мягких лапках. Сначаладальше намеков и не продвинулись…

– А потом ты недвусмысленно дал понять, что готовпродать душу дьяволу за звонкую монету?

– Я сказал, что уголовщиной заниматься не буду, но еслиподвернется что-то чистое, готов…

– Ну да, это не уголовщина, – сказала Даша. –Игра в чику.

– Но ведь это, если вдумчиво разобраться, совершеннобезобидно. Вроде МММ. Мавроди не возвращал деньги, а мы за акции расплачивалисьчестно…

– Ну знаешь, еще немного – и я тебе брошусь на шею,рыдать буду от умиления, – сказала Даша. – Экий ты у нас двигательпрогресса… А как насчет всей карусели с кровью и убийствами?

– Это уже Агеев. Я в жизни пальцем никого не тронул…

– Кто убил Сомова?

– Не знаю… Агеев.

– За что?

– Не знаю.

– Почему же тогда знаешь, кто убил?

– Да что вы меня подлавливаете?

– Что-то ты осмелел, дружок, – сказала Даша,поигрывая пистолетом в опасной близости от его лица, вновь побелевшего, какполотно. – Лапшу мне вешать начал… Ну?

– Сомов случайно обнаружил содержимое. К о д. Двадцатьпятый кадр. Начал мне намекать, а потом прямо потребовал взять в долю. Ярассказал Агееву…

– За чарочкой словами перебросились? А зачем положилимосквичей? У вас ведь с юридической точки зрения все было чисто, права на«Сатанинскую гавань» куплены законно. Чего было бояться?

– Агеев вдруг решил… То есть, я так подозреваю. Некомубольше. Меня же не было в Шантарске! Я в Германию летал… за кассетами.

– «Баранов» – это Агеев?

– Агеев.

– А Ольминскую зачем понадобилось убивать?

– Не знаю…

«Врет, – решила Даша. – Не из одного страхапотеет, как белый медведь в Африке. И глазки неспроста бегают…»

– Хорошо, а Житенева кто убрал?

– Он же застрелился из Ольгиного «Макара». До «белки»допился, с Сатаной заигрался, ну и…

– А эти так называемые террористы? Случайно онихлопнули, помимо охранника, тех двух? Или тут была своя цель?

– Меня же не было на студии…

Даша ласково спросила:

– Кысик, вот ты кого больше сейчас боишься – меня илиАгеева?

«Пожалуй, все-таки Агеева, – ответила она самасебе. – Мы с французом – зло внезапное, новое, мимолетное, а Терминатор,Агеев в жутком ореоле всех смертей – зло устоявшееся, знакомое, свое, насквозьизученное и оттого заслоняющее все прочие угрозы, даже пистолет под носом. Мыпока что грозим словесно, а Терминатор положил кучу народу…»

– Вас…

– Что же ты виляешь, тварь?

Марзуков, собрав, должно быть, всю свою решимость, глянул ейв глаза:

– Если уж пошли такие пляски, пусть каждый отвечает самза себя. Вы ж, как я понимаю, сейчас не на государство работаете, а на мусью?Давайте полюбовно? Я про убийства ничего не знаю. Это Виталька Агеев. Самыйнастоящий Терминатор. Будет шагать с улыбочкой и резать с улыбочкой. У менядавно подозрение – ему нравится. Вы ведь вышли на усачевскую фирму…

– Ага. Для чего, кстати, девочки служили? Подбираликомпромат на тех, кто ящик не смотрит? И к сатанистам для того же кой-когозатягивали?

– Похоже. Но тут уж целиком Виталькина вотчина… Да, я проУсачева начал. Знаете, почему уехала Ведьма? Она бы и замужем работала, та ещедевочка. Из-за Виталия. Он на нее запал, заказал кучу платьев, незамысловатых,вроде ночной рубашки, и каждый раз это платьице резал прямо на ней. Десантнымножом. Она по пьянке проговорилась. Долго резал, по кусочку, на час, бывало,затягивалось. Иначе и трахаться не мог. Она его боялась жутко.

– Но платил, надо полагать, хорошо?

– Конечно. Только бывают ситуации, когда за деньгамипогонишься – голову потеряешь. Потом началось и почище. Разрежет платье,положит Ведьму в постель и еще долго водит лезвием по телу. Везде. Ни разу непорезал, только гладил лезвием, – Марзукова передернуло. – Вот тутона и поняла, что пора сваливать, пока жива. У него к рыжим какая-то патологическаятяга. Потому и прилип к Ведьме. И о вас вспоминал, извините, слюнки пуская. Онумный, хитрющий, но что-то звериное всегда проглядывает, дикое…