— О, так ты это заметил?

— Ну конечно, саксоночка. Иначе зачем, ты думаешь, я стоял тут? Не то чтобы я не отдавал должное твоему мастерству, но смотреть, как ты зашиваешь раны, не очень способствует пищеварению. — Он бросил быстрый взгляд на брошенную тряпку, пропитанную кровью, и поморщился. — Как думаешь, кофе совсем остыл?

— Я подогрею. — По-прежнему мысленно пытаясь разобраться в ситуации, я положила ножницы обратно в футляр, простерилизовала использованную иглу и продела в ушко свежую шелковую нитку, затем опустила этот комплект в баночку со спиртом.

Положив все на свои места в шкафу, я обернулась к Джейми.

— Ты ведь не боишься Тома Кристи, правда?

Он изумленно моргнул и засмеялся.

— Господи, конечно, нет. Почему это пришло тебе в голову, саксоночка?

— Ну… То, как вы двое иногда ведете себя друг с другом… Как два горных барана, которые бьются рогами, чтобы понять, кто сильнее.

— Ах, это. — Он махнул руками, отметая мои опасения. — У меня рога покрепче, чем у Тома, и он это хорошо знает. Но он не собирается сдаваться и бегает за мной, как годовалый ягненок.

— Вот как? Но тогда что ты делаешь? Ты же не мучил его просто для того, чтобы доказать, что можешь?

— Нет, — ответил он и мягко улыбнулся мне. — Мужчина, который настолько упрям, чтобы восемь лет разговаривать на английском с горцами в тюрьме, — это мужчина, у которого довольно упрямства, чтобы биться со мной бок о бок следующие восемь лет. Так я думаю. Хорошо бы, конечно, чтобы он и сам был в этом уверен.

Я сделала глубокий вдох и покачала головой.

— Я не понимаю мужчин.

Грудная клетка у него завибрировала от тихого смеха.

— Понимаешь, саксоночка. Хотела бы не понимать.

Мой медицинский кабинет снова сиял чистотой, готовый к любым неожиданностям, которые может принести завтрашний день. Джейми потянулся к лампе, но я остановила его, положив ладонь ему на руку.

— Ты обещал мне честность, — сказала я. — Но уверен ли ты, что честен сам с собой? Ты не терзал Тома Кристи только потому, что он тебя провоцирует?

Джейми остановился в паре дюймов от меня, взгляд у него был незамутненный и открытый. Он поднял руку и положил теплую ладонь на мою щеку.

— Есть только два человека на всей земле, которым я никогда не стал бы лгать, саксоночка, — проронил он мягко. — Ты один из них. А я второй.

Он нежно поцеловал меня в лоб, затем отклонился назад и дунул на лампу.

— Имей в виду, — раздался из темноты его голос, и, когда он встал, в слабом свете, падающем из коридора, я смогла разглядеть его высокий силуэт, — меня можно одурачить. Но я никогда не стану одураченным по собственной воле.

* * *

Роджер подвинулся и застонал.

— Мне кажется, ты сломала мне ногу.

— Не сломала, — отозвалась Бри. Она уже успокоилась, но все еще готова была поспорить. — Но могу поцеловать ее, если хочешь.

— Это было бы неплохо.

Брианна задвигалась, чтобы принять подходящую позу для выполнения своих обещаний, послышалось оглушительное шуршание набитого кукурузной шелухой матраса, закончившееся тем, что она, обнаженная, уселась ему на грудь. Перед ним открылся такой вид, что Роджер пожалел о том, что они не зажгли свечу.

Она вообще-то целовала его голени, и это было довольно щекотно. Но в сложившихся обстоятельствах он вполне мог с этим смириться. Он потянулся к ней обеими руками. В темноте сойдет и метод Брайля.

— Когда мне было четырнадцать или около того, — мечтательно начал он, — в одном из магазинов Инвернесса появилась шокирующая витрина — шокирующая по тем временам, — женский манекен стоял там в одном белье.

— Мм?

— Ох, розовый корсетный пояс для чулок, подвязки — словом, весь комплект, с таким же лифчиком. Все были в ужасе. Поднялась страшная шумиха, комитет протестовал, обзвонили всех священников в городе. На следующий день манекен убрали, но к тому времени все мужское население Инвернесса успело «случайно» пройтись мимо. До этой минуты я полагал, что та витрина — самое эротичное, что мне доводилось видеть.

Бри приостановилась на мгновение, и он подумал, что, судя по ее движениям, она смотрит на него через плечо.

— Роджер, — задумчиво произнесла она, — мне кажется, ты извращенец.

— Да, но извращенец, который очень хорошо видит в темноте.

Это заставило ее засмеяться — то есть сделать то самое, чего он добивался с момента, как она наконец прекратила плеваться от гнева. Роджер немного приподнялся и легонько поцеловал оба бледнеющих во мраке полушария, которые так его влекли, а затем опустился обратно на подушку.

Брианна поцеловала его колено и опустила голову ему на бедро, так что ее волосы рассыпались по его ногам, прохладные и мягкие, как облако шелковых нитей.

— Прости меня, — тихо сказала она через мгновение.

Он ласково хмыкнул и погладил ее по округлому бедру.

— Ох, ерунда. Хотя жаль — мне так хотелось посмотреть на их лица, когда они узнали бы, что ты сделала.

Она фыркнула, и его нога дрогнула от ее неожиданно теплого дыхания.

— У них лица и так были будь здоров. — Ее голос звучал немного грустно. — К тому же после такого наблюдать за ними было бы сплошным разочарованием.

— Тут ты права, — признал он. — Но ты покажешь им завтра, когда они будут в состоянии оценить твою работу.

Она вздохнула и снова поцеловала его колено.

— Я не имела это в виду, — сказала она, помолчав немного. — Не хотела сказать, что в этом есть твоя вина.

— Хотела, — ответил он мягко, продолжая ласкать ее. — Все в порядке. Ты, скорее всего, права.

Вероятно, она была права. Он не собирался делать вид, что его это не ранит, но и не мог позволить злости захлестнуть его — это точно им не поможет.

— Ты не знаешь наверняка. — Она резко поднялась, превратившись в смутный силуэт какого-то древнего обелиска на фоне бледного квадрата окна. Ловко перекинув ногу через его обмякшее тело, она соскользнула вниз и улеглась рядом. — Может, это из-за меня. Или тут вообще нет ничьей вины. Может, еще просто не время.

В ответ он обнял ее и прижал к себе покрепче.

— В чем бы ни была причина, мы не станем винить друг друга, да? — Она издала короткий звук согласия и устроилась поудобнее на его плече. Уже неплохо. Но ему вряд ли удастся избавиться от чувства вины.

Факты были налицо: она забеременела Джемми после единственной ночи: от него ли, или от Стивена Боннета — никто