«За кого она меня принимает? — невесело размышлял я, вглядываясь в ее красивые глаза. — Если я на ней женюсь и пропишу ее в своей квартире, то ровно половина моей жилплощади станет принадлежать ей. На кой черт мне с первой встречной вертихвосткой своими квадратными метрами делиться?»

— Спасибо за предложение, Лена. Я поживу в однокомнатной.

В понедельник у меня была Калмыкова. Она разговаривала со мной, как с мужем, который загулял, ушел к случайной женщине, но вовремя одумался, бросил пьянствовать и через знакомых передал предложение помириться.

— Лариса, я предлагал тебе жить вместе, вот в этой комнате. Ты не согласилась, а теперь я не согласен. Раньше надо было думать, а не выжидать у моря погоды.

В этот же понедельник меня вызвали в отдел кадров.

— Хитер ты, братец! — Кадровик крепко, по-мужски пожал мне руку. — Из горисполкома пришел запрос на тебя как на молодого специалиста, нуждающегося в жилье. Ты где такой блат заимел, а? Получишь ключи — зови на новоселье, будем углы обмывать.

До среды неделя пролетела, как во сне. Литвиненко не напрягал с работой, при нем суббота была объявлена выходным днем. Все незамужние девушки в общежитии, едва завидев меня, приветливо улыбались. Даже молоденькие телетайпистки в райотделе, прежде в упор не замечавшие меня, стали находить предлог заглянуть в наш кабинет, переброситься со мной парой слов.

Единственным неприятным событием была жалоба от гражданки Соколовой о применении к ней незаконных методов дознания. В своей жалобе беременная Татьяна писала, что я и Матвеев били ее по щекам и животу, заставили раздеться догола в присутствии мужчин. Мы с Серегой написали объяснения, что, мол, пальцем Соколову не тронули, снимать с себя нижнее белье не заставляли.

Сотрудник инспекции по личному составу, занимавшейся рассмотрением жалобы, заверил нас, что в течение недели подготовит заключение служебного расследования, в котором укажет, что факты применения насилия к Соколовой не подтвердились. Иного решения мы не ожидали. По существующим внутренним правилам показания преступников о применении к ним незаконных методов физического и морального воздействия априори считались наглой клеветой и оговором. Переломить ситуацию в пользу жалобщика могли показания свидетелей, заслуживающих доверия, или следы избиения на теле задержанного. Ни свидетелей, ни синяков у Соколовой не было. От показаний ее папаши-алкаша в инспекции не глядя отмахнулись.

Еще одно малозначительное происшествие ко мне прямого отношения не имело. Игорь Андреев давно стал позволять себе появляться в райотделе в нетрезвом виде. Во вторник вечером он, пьяный, попался Николаенко и был отстранен от несения службы.

В среду утром на трассе по направлению к Новосибирску насмерть разбился в дорожно-транспортном происшествии председатель областного совета профсоюзов семидесятилетний Владимир Маслов. Об этом дорожном происшествии я узнал в четверг, но никакого значения ему не придал. А зря! Уже утром в пятницу меня вызвали в отдел кадров и объявили, что горисполком пересмотрел свое предыдущее решение и признал меня не нуждающимся в получении отдельного жилья.

— Что это означает? — спросил я, рассматривая копию постановления.

— Это значит, — ответил кадровик, — что квартиру ты получишь в общем порядке, то есть тогда, когда ты будешь женат и у тебя будет как минимум один ребенок. Для начала я советую тебе встать в очередь на получение комнаты гостиничного типа.

— Да я уже стою в этой очереди, дай бог памяти, сто двадцатым, что ли. Я получу гостинку по общему списку лет через пять, не меньше.

— Если женишься и у тебя родится ребенок, то мы передвинем тебя в середину списка, а пока, — кадровик развел руками, — извини, дружок, твой блат не сработал!

Из отдела кадров я вышел в прострации, которая быстро сменилась яростной ненавистью к Журбиной: «Обманула, сволочь! Как слепого щенка, вокруг пальца обвела! Я-то, простофиля, ей поверил, а она, оказывается, тварь тварью. Встретил бы, убил на месте! Что я теперь в общаге скажу? Какой изгиб синусоиды! Из князи — в грязи! Мать его, кто меня только за язык дернул этой квартирой похваляться!»

Вернувшись к себе, я забросил всю работу и стал названивать в поисках Журбиной по всем известным мне телефонам. Я даже дозвонился до «Изумрудного леса» и дома отдыха «Журавли». Валентины Павловны нигде не было, и никто не мог объяснить, куда она делась.

В отчаянии я хотел напиться, не дожидаясь конца рабочего дня, и, наверное, так бы поступил, но меня вызвал к себе Николаенко. Едва войдя к нему в кабинет, я отбросил все личные проблемы и стал осторожным, как человек, встретивший на узкой лесной тропинке ядовитую змею — за приставным столиком возле полковника сидел уже знакомый мне контрразведчик, наш куратор от КГБ.

— Садись, Лаптев. — Николаенко небрежным жестом указал мне на место у стены напротив чекиста. — Как работа, как успехи?

— Все в порядке, товарищ полковник. Процент нераскрытых преступлений на моем участке на сегодняшний день ниже, чем по районному отделу в целом.

— Как на личном фронте? — перебирая бумаги на столе, поинтересовался Евгений Павлович.

— На личном фронте — никак. Я холост и жениться в ближайшее время не собираюсь.

— Хорошо, — вступил в беседу чекист. — Поговорим о делах более серьезных, чем раскрытие кражи трусов с бельевой веревки. Где Журбина?

И контрразведчик, и полковник одновременно посмотрели на меня. Я совершенно невозмутимым тоном ответил:

— Какая Журбина? Валентина Павловна? Откуда же мне знать, где она? Я не друг и не приятель ей, не родственник и не сосед по дому. Я не имею ни малейшего понятия, где она сейчас может находиться.

— Но-но, не надо прибедняться! — повысил голос чекист. — Не далее как в прошедшую субботу ты приезжал на встречу с ней в дом отдыха «Журавли». О чем вы говорили?

— В основном о животных: о белках, о хамелеонах. Журбина вспоминала свою комсомольскую юность, неудачное замужество. — Я посмотрел на Николаенко.

Он был спокоен. Да и как иначе! Столько лет прошло с момента убийства Ивана Журбина, столько воды утекло, столько объяснений он дал, что в любой ситуации останется невозмутимым, как захваченный в плен индеец Виннету.

— Андрей Николаевич, — продолжил чекист, — давайте договоримся, что свое остроумие вы будете проявлять в другом месте. Вы обсуждали с Журбиной ваши служебные дела?

— Нет, конечно. Что я буду с ней обсуждать? Как мне преступления раскрывать?

— Про убийство Лебедевой вы с ней говорили? — Николаенко отодвинул бумаги в сторону, давая понять, что теперь он подключится к беседе в полную силу.

— Про какую Лебедеву? — удивился чекист. — Это та, что с Вьюгиным? А что ее убийство обсуждать, если оно давно раскрыто?

— Лаптев считает иначе, — усмехнулся Николаенко. — Что ты там Журбиной наплел о следах пороха на кителе Вьюгина?