– Все это будет ваше! – устало приговаривал Бергвид, равнодушно глядя на пестроту и блеск добычи. – Нам нужно вернуться в усадьбу и восстановить наши силы… Там мы решим, кто чего заслужил…

Мертвых и раненых сбрасывали в море, и они шли на дно, чтобы через несколько дней тела их могли всплыть и волны рассеяли бы их по длинной полосе побережья к ужасу местных жителей.

– Примите мои жертвы, властители моря, Эгир и Ран! – приговаривал Бергвид, стоя на скамье и с высоты глядя, как тела переваливают через борт. – Примите мои жертвы, Всплеск, Вал и Волна, Бурун и Прибой, Рябь и Голубка, Небесный Блеск и Кровавые Волосы… Примите мои жертвы и не забудьте помочь конунгу Морского Пути, когда судьба снова приведет его… исполнить долг мести… отомстить моим врагам…

Тело Рагневальда волокли к борту втроем; перед тем как столкнуть его в воду, один из троих хирдманов решил проверить, нет ли на нем еще чего-нибудь. На шее, среди залитых кровью обрывков рубахи, он обнаружил кожаный ремешок, уходящий куда-то вниз. Перерезав ремешок, хирдман вытянул кожаный мешочек, немножко запачканный сохнущей кровью. В мешочке прощупывалось что-то маленькое, твердое, но края его были зашиты и запечатаны восковой печатью с какой-то руной, похожей на суровое лицо под шлемом. Не зная рун, хирдман побоялся сам нарушить печать и понес мешочек Бергвиду. А вдруг там внутри заключен злой дух-сторож?

– Это… Ерунда какая-то… – вяло бросил Бергвид и хотел сломать печать, но удержался и огляделся в поисках кого-нибудь, кто сделает это за него. Некоторые руны способны убивать, если взяться за них без умения.

Выросший в рабстве, в положенное время он не мог выучиться рунам, а потом, став конунгом, учиться не хотел, чтобы не дать кому-то повод подумать, будто конунг не знает чего-то такого, что ему нужно знать.

– Это «одаль»… Охраняет имущество, – пояснил Бьёрн, со смесью отвращения и любопытства глянув на мешочек в руках Бергвида. – Не опасно.

Концом ножа разрезав края мешочка, Бергвид вытряхнул на ладонь его содержимое. Несколько стоявших вокруг хирдманов ахнули: на темной, загрубелой ладони морского конунга сиял осколок закатного солнца – густо-алый прозрачный камень, вставленный в оправу золотого перстня. Среди тончайших узоров золотого ободка таилось еще какое-то руническое заклинание.

– Хорошая вещь, – вяло одобрил Бергвид. За свою жизнь он повидал немало сокровищ и, не будучи человеком алчным, смотрел на них вполне равнодушно. Сейчас же он был так утомлен, что его не оживило бы и то кольцо Бальдра, из которого на девятую ночь родится еще восемь таких же. – Чуть не выбросили, болваны… Морским великаншам это ни к чему…

– А кому ты отдашь это, конунг? – прерывисто, замирая от жадности, спросил Ульв Дубина, и его маленькие, слегка косящие глазки при этом жалобно замигали.

– Моей жене, наверное. – Бергвид оторвал и бросил мешочек, продел ремешок в перстень и повесил себе на шею, даже не пробуя надеть небольшой перстень на какой-нибудь из своих крупных пальцев. – Тебе не к роже.

Ульв сглотнул, вокруг злорадно засмеялись.

По случаю славной победы в усадьбе Ежевика устроили пир, и угощением служили в основном взятые на «Серебряном вороне» съестные припасы. Надеясь поразить жену, так мало верившую в его доблесть и удачу, Бергвид приказал раскрыть сундуки и выложить на столы в гриднице все, что в них было. Но огромные, серые, полупрозрачные и сверкающие, как кристаллы горного хрусталя, глаза фру Хильдвины посматривали на него и его добычу без особого восторга.

– Видела ты когда-нибудь такое? – напористо допрашивал Бергвид, стоя над разложенными сокровищами. – Скажи мне, ехидная женщина: видела ты хоть когда-нибудь, хоть в доме твоего отца, хоть в доме великанов, такие сокровища?

– Добыча хороша! – фру Хильдвина усмехнулась, что, дескать, я не собираюсь ради спора кривить душой. – Да только надолго ли ее хватит?

– Перестань, госпожа! – возражал ей Кетиль Хромой, хозяин усадьбы. Его глаза блестели от жадности, а пальцы сами собой шевелились, словно стремились ухватить что-нибудь поскорее. Голос его, когда он хвалил добычу, дрожал, как у неумелого лжеца: им владела надежда, что чем меньше добыча понравится жене конунга, тем больше достанется ему, Кетилю. – Нехорошо, конунг только взял добычу, не успел даже придумать, что с ней делать, а ты уже говоришь так, как будто ее нет!

– Где ты еще видела, чтобы за три или четыре дня добывали столько, что хватит на целый год? – возмущался Ульв Дубина.

– Что легко добыто, то легко уходит – как будто я не знаю, как это бывает! Погляжу я, как вам этого хватит на год! Этот ваш «год» и двух месяцев не продлится!

– Так-то ты меня встречаешь после битвы? – Бергвид нахмурился, в его лице что-то беспокойно задрожало. – Вместо того чтобы подать мне кубок и поприветствовать, ты встречаешь меня попреками! Хорошая жена мне досталась! И это после того, как я привез такую отличную добычу!

– Отличную добычу! Через месяц от нее и памяти не останется, так чего же мне приветствовать? Нет, прочный достаток дает только земля, только скот, рабы и работники, что пашут землю, и бонды, которые платят дань!

– Мне платит дань весь Морской Путь! – надменно прервал жену Бергвид. – А если тебе нужна земля, так неужели тебе ее мало? Он гневно взмахнул рукой в сторону двери. – Разве тут вокруг мало земли? И на ней нет другого хозяина, кроме меня!

– Тут нет вообще никакого хозяина! И на всем Квиттинге нет хозяина! Землю нужно обрабатывать, пахать, выбирать камни, сеять, боронить, косить, и жать, и веять! А я вечно переезжаю с тобой с места на место, из усадьбы в усадьбу! У меня десять усадеб и ни одной! И никогда у меня не будет прочного дома! Жить на побережье мы не можем, потому что тогда нас захватят и разграбят! – Стоя возле стола, фру Хильдвина колотила ладонью с золотыми перстнями по разложенным тонким тканям, и жалобный звон золотых браслетов сопровождал ее гневные слова. – Разграбят или Даг хёвдинг, или твой «любимый» родич Хагир Синеглазый, который на тебя десять лет точит зуб за какой-то кубок… Что ты на меня скрипишь зубами! – бросила она мужу, побледневшему от ярости при этих словах. – Я тебя не боюсь! Ты скрипи зубами на него, а еще лучше пойди и выясни, кто из вас имеет право на наследство Лейрингов, чтобы больше уже никогда об этом не думать! Или фьялли, или слэтты, или кто мимо поплывет – ты всему Морскому Пути стоишь поперек горла, как кость!

– Весь Морской Путь боится меня! – Бергвид, с каплями пота на висках, жестко ударил кулаком по столу совсем рядом с белой ручкой жены, так что вся посуда на столе подпрыгнула и тревожно зазвенела.

– Боится! – Фру Хильдвина нисколько не боялась этого человека, нависавшего над ней, как грозовая туча. – Боится, но уж не упустит случая посчитаться с тобой! Жить на побережье мы не можем, и жить в глуши мы тоже не можем, потому что раздобыть что-нибудь ты можешь только в море! Ты мотаешься по свету, как оторванный лист, ты никогда и нигде не пустишь корней, а без этого какая же сила! Вигмар Лисица, Хагир Синеглазый не зовут себя конунгами, зато они прочно сидят на своей земле, правят своими бондами, плавят свое железо, и каждый из них в десять раз больше конунг в своих владениях! Ты только плаваешь и ищешь своих врагов, только сражаешься и добываешь что-то, а все опять идет прахом! Это – большое богатство, что и говорить! – Она небрежно дернула за край драгоценной ткани. – Да только что от этого всего останется?