Не может быть, чтобы он был неправ. Ведь он свободен от власти тех темных сил, от которых ей уже не избавиться. Хёрдис любила сына за то, что он был лучше нее, и за ним, во всем свете единственным, она втайне это признавала.

От вершины фьорда шел корабль Халльмунда, чтобы присоединиться к «Ушастому». Этот корабль, небольшой, всего на шестнадцать скамей, тоже был взят в походе; на штевне у него красовалось какое-то уладское божество – олень, скорее похожий на большеглазого теленка, с единственным крученым рогом посреди лба. Его называли «Однорогий». Сам Халльмунд сидел на месте кормчего, а его жена фру Вильминна стояла на носу – она хотела проводить мужа хотя бы до Аскегорда.

При виде Халльмундова корабля в лице Торварда мелькнуло оживление – сбор дружины послужил отличным предлогом окончить бесполезный разговор.

– Я хотела бы, чтобы мой сын создал себе славу на Квиттинге, а не где-нибудь еще! – быстрее, с напором заговорила кюна Хёрдис и взяла руку Торварда, украшенную тяжелым золотым браслетом. Его крупную сильную ладонь ей приходилось удерживать в двух руках. – И так будет! Тебе не уйти от твоей судьбы, сын мой! Не стоит ей противиться.

Торвард хотел освободить руку, взгляд его упал на обручье в виде дракона, которое кюна Хёрдис неизменно носила.

– А Драконов было только два? – вдруг спросил он неожиданно даже для себя. – Только Золотой и Черный?

Кюна Хёрдис вскинула на него глаза, во взгляде ее читался тревожный, даже вызывающий вопрос: «Почему ты заговорил об этом?»

– Таких вещей обычно бывает три, – сказал Торвард, выдержав ее взгляд. – Чего-то не хватает.

Кюна Хёрдис не выпустила, а прямо-таки отбросила его руку.

– Ну, плыви! – гневно воскликнула она. – Делай как знаешь! Ты уже давно взрослый и можешь сам выбирать свой путь! Если бы ты решил иначе, если бы ты послушался меня, то, может быть, ты и раздобыл бы третьего Дракона! А иначе дело может обернуться так, что мы потеряем одного из двух своих! Белый Дракон зовет братьев к себе!

– На Квиттинге мне нечего делать! – отрезал Торвард.

Ее последние слова он понял лучше, чем она думала: он ведь видел третьего Дракона и слышал пророчества Дагейды, что и Черный Дракон Битвы скоро будет у нее. Но его пробирала противная дрожь при мысли о новой встрече с душой Медного леса. Никогда больше он туда не пойдет!

– Тебе некуда от него уйти!

– И все-таки я попытаюсь. Человек – не игрушка в руках судьбы. Да хранят тебя боги, госпожа моя!

Торвард приветственно взмахнул рукой и пошел вниз по тропе. Сложив руки на груди, кюна Хёрдис следила, как он спускается к морю, как дружина возле корабля радостно приветствует его. «Попытайся! – с досадой отвечала она ему в мыслях. – У тебя еще есть время попытаться».

Она знала, чем ее сын так прочно привязан к ее далекой родине. И он теперь тоже это знал.

Как складывался поход Торварда ярла на Зеленые острова – это совершенно отдельная сага, и нет никакой уверенности, что она сохранилась. Для саги же о перстне альвов важно только то, что Торвард ярл больше никогда не видел своего отца, Торбранда конунга. К возвращению он сам уже стал конунгом фьяллей, хотя и не знал об этом. И прошли еще годы, прежде чем он понял, что от Квиттинга ему действительно не уйти.

Еще в тот день, когда Альдона приехала в усадьбу Кремнистый Склон, она заметила отсутствие Бьёрна. На ее вопрос: «А где Бьёрн?» – семейство хозяина ответило смущенным молчанием. Тогда она повернулась к Лейкниру, подошла ближе, заглянула снизу вверх в его тающие от счастья глаза и движением бровей намекнула, что ждет ответа. «У Бергвида», – немедленно ответил Лейкнир. Он не мог отказать ей в ответе, о чем бы ни шла речь. И Альдона в ужасе прижала руку ко рту, даже не смея вообразить, как разгневается Вигмар, когда об этом узнает.

Сам же Бьёрн об этом не беспокоился, так как обладал счастливой способностью жить сегодняшним днем и не портить себе кровь мыслями о грозящих неприятностях, пока те не пришли. Пока же для него все складывалось удачно: Бергвида Черную Шкуру он нашел довольно быстро. Не имея постоянного пристанища, непризнанный конунг квиттов кочевал вдоль побережий, иногда проводил какое-то время в усадьбах, где жили преданные ему люди.

Сейчас он находился в усадьбе Ежевика, лежавшей на самом побережье. Бьёрн слегка опасался по дороге, хорошо ли будет принят, поскольку отношения его отца и Бергвида никак нельзя было назвать дружескими. Но тревожился он напрасно: Бергвид оказался рад ему именно потому, что от самого Вигмара Лисицы никаких знаков дружбы никогда не видел.

– Вот это настоящий мужчина – тот, кто сам думает своей головой и сам за себя решает! – объявил он своей дружине, когда Бьёрн назвал себя и объяснил свой приезд жаждой подвигов. – Пусть Вигмар Лисица сидит в своей глуши, в своей норе, как трус, – все, что в его роду есть лучшего, найдет правильную дорогу! Я рад тебе, Бьёрн сын Вигмара! Только маленькие дети во всем спрашивают отцов, воспитателей, нянек – настоящий мужчина сам знает, что ему делать! Конунг выше отца, так?

– Так! Конунг выше всего! Конунг – это сам Один! – дружно заревела его дружина. У большинства этих людей не было ни отца, ни даже ясного представления об Одине, поэтому Бергвид заменял им все.

Бергвид конунг сегодня находился в ровном, даже приподнятом расположении духа, и появление нового лица его развлекло. Весь остаток вечера он беседовал с Бьёрном, в основном о семействе его воспитателя. Значительное место в рассказах занимала Эйра: она сама просила Бьёрна упомянуть о ней тому, кого она считала величайшим из героев. Ей очень хотелось, чтобы он знал, как она восхищается им, – это поддержит его в испытаниях и придаст новых сил! И Бьёрн очень старательно расписал все достоинства дочери Асольва: как она хороша собой, как она умна, каким чудесным даром пророчества обладает. Последнее Бергвида очень заняло: вынужденный всегда полагаться на удачу, он был очень внимателен к предвестьям, предсказаниям и прочим проявлениям воли богов. То, что к нему так расположена девушка, которую боги наградили пророческим даром, очень его воодушевило: он принял это за самое верное обещание будущих удач.

Его благосклонность еще возросла, когда гость выложил подарки от семьи своего воспитателя. Бергвид заметно обрадовался тканым коврам, серебряным блюдам и оружию: несмотря на временами перепадавшую добычу, богатым человеком его нельзя было назвать. Необходимость содержать корабли и дружину, при том что земельных владений у него не имелось, быстро истощала все его приобретения, и из всех ненадежных друзей, которые встречались ему в жизни, самым неверным другом был достаток.

– Теперь я вижу, кто мне настоящий друг! – приговаривал Бергвид, любуясь серебряным блюдом с узором из цветущих стеблей и привычно прикидывая на руке его вес. – Я никогда не забуду, что Асольв сын Фрейвида друг мне! Если у него случится какая-то беда, он всегда может ко мне обратиться, так и передай ему! Теперь ты видишь! – крикнул он кому-то в глубину гридницы. – У меня есть настоящие друзья, которые знают, чего я заслуживаю! Ты видишь! Поднесите к ней поближе, она не видит!