– Найдется, расскажет. А если не найдется? Или найдется в таком виде, что сказать уже ничего не сможет? Мне, между прочим, а не тебе с ее мужем объясняться придется. И Осинцев опять же. Сбежал. А кто в этом виноват? Я. Если бабка ничего не перепутала, а такие обычно не путают, смысл их жизни в том и состоит, чтобы за соседями следить и быть в курсе их передвижений по жизни, так ведь, получается, я его упустил, из-под моего носа он скрылся.

– Да не убивайся ты так, найдем мы Осинцева. Паспорт его в квартире обнаружили, значит, он смылся без документов, из города ему уехать не удастся. Машина Ольгина у подъезда стоит, пешком драпанул. Далеко не уйдет. Ориентировки по городу разослали. Найдем, не беспокойся.

– Алексей Федорович, – в кухню заглянул сержант Журавлев, – можно вас на минуточку. У нас тут такое!

– Ха! – хмыкнул Замятин. – НЛО, наверное, в кладовке обнаружили или Осинцева, ползущего по водосточной трубе назад, в квартиру, к убиенной матушке в объятия. Или…

Но Булатович уже его не слушал. На ходу посоветовав заткнуться, он прошел с Журавлевым в прихожую. Оба опера и эксперт Степанов столпились у раскрытого шкафа-купе.

– Вот, посмотрите. – Сержант указал рукой на шкаф.

Булатович заглянул внутрь, но ничего интересного не увидел. Шуба, зимняя куртка, серый плащ висели на плечиках в ряд. Ну и что тут такое? Шкаф как шкаф, одежда как одежда.

– Так не видно почти. Вы потрогайте рукой здесь. Чувствуете?

– Чувствую. А вот, теперь и вижу. Дверь?

– Дверь. – Журавлев довольно рассмеялся. – Это я ее обнаружил. Я когда с соседкой нижней, Галиной Васильевной, разговаривал, мне что-то все покоя не давало. Никак не мог понять, в чем дело. А потом как по голове шандарахнуло: прихожая у соседки гораздо больше и формы другой. У нее в этом месте что-то вроде арки. А здесь нет, но ведь планировка должна быть одинаковой. Бросился сюда, проверил – точно метров пять квадратных отхапано, и никакой арки, прямо стена идет. Сначала думал шкаф отодвинуть, а потом открыл, осмотрел хорошо и увидел, что задней стенки у шкафа-то нет. Ну и дверцу-то обнаружил. Хитро придумано.

– Потайная комната, значит? – Булатович задумчиво провел рукой по узкой, едва заметной щели. – Очень интересно. Будем вскрывать.

– Тише! – Журавлев приставил палец к губам. Все замерли прислушиваясь. Глухой, но совершенно отчетливый звук раздался из-за потайной двери. – Слышите?

– Там кто-то есть! Быстро Григория сюда с инструментом! И всех давайте сюда.

…В прихожей стало внезапно тесно. Все сгрудились у шкафа и с нетерпением и некоторым страхом ждали, когда Григорий справится с дверью. А тот, матерясь вполголоса (ему никак не удавалось подцепить ее фомкой), шипел на всех, даже на Булатовича, забыв о табели о рангах, и требовал, чтобы расступились и не заслоняли свет. Наконец дверь поддалась, что-то в ней щелкнуло.

– Есть! – выдохнул Григорий и отступил назад.

Булатович сжал рукоятку пистолета, шагнул в шкаф. И тут дверь, слегка качнувшись, поползла внутрь. Из темноты возникла фигура. Алексей наставил на нее пистолет и тут же сам себе крикнул: «Отставить!» На пороге стояла Аня.

– Там… там, – махнула она рукой в темноту комнаты, – он там. Но мне кажется, что он умер.

Булатович сидел за своим любимым столиком у окна в своем любимом баре «У Михалыча» и ждал, когда Дима Замятин принесет его любимое пиво, и пробовал себя убедить, что все закончилось прекрасно. Аня спасена, убийца найден, осталось уточнить некоторые детали, и дело можно закрывать. Но на душе было как-то муторно и пусто.

Аня ошиблась, Егор оказался жив, просто долго пролежал без сознания после жесточайшего эпилептического припадка. Судмедэксперт Степанов, первым осмотревший его, сказал, что состояние его тяжелое и требуется срочная госпитализация.

И этот жалкий, пропитанный болью человек – убийца? Алексей вспомнил бледное, желтоватое лицо Егора с мертвыми застывшими чертами, с испачканными кровью губами. И это душегуб? Плакать хочется, глядя на него. Несчастный, больной человек.

Несчастный больной, убивший четырех человек. Четыре трупа на совести этого полутрупа. И хорошо еще, что не шесть. Ирина и Аня лишь чудом не пополнили собой список. Несчастный больной, убивший свою мать, пусть не родную, приемную, но все же. Чудовище! Он просто чудовище! Монстр. Какое преступление может сравниться с этим?

Чудовище, монстр. Хлипкие, узкие плечи, впалая грудь, обмякшее тело. Что он почувствует, когда придет в себя, когда поймет, что натворил? Клавдия Пегахина, Светлана Журбина, Антон Шелестян и Ольга, приемная его мать. Зачем он убил их? Какие мысли осаждали его больную голову? Допросить его пока не представляется возможным. Поговорить с Аней тоже, после всего пережитого она в шоке. Все, чего удалось от нее добиться, это горячего покаяния, что она выкрала ключ у трупа. Даже когда ей объяснили, что Егор жив, она продолжала бормотать, заливаясь слезами: «Он умер, а я ключ у него… Он был в левом кармане брюк, а я думала, в правом».

Ну как с ней разговаривать?

– Хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю, – фальшивым тенором пропел в самое ухо отоварившийся Замятин. – Так, пивко я сам донес, а закусочки сей момент поднесут. Начальник, чего такой смурной? Радоваться надо, дело раскрыли. Культурно отдыхать. Сейчас бутербродики притаранят, с рыбкой, с угрем, – Дима важно поднял палец, – горячего копчения. Сказка, а не закусон.

– Чего ты суетишься-то так, Димыч? Самому небось муторно?

– Муторно. Сознаюсь. – Замятин выгрузил пиво на стол. – Двусмысленная какая-то ситуация. Вроде убийца, в браслеты заковывать надо, под дых бить, чтоб не дергался, а тут, нате вам! Сам чуть-чуть до кладбища недотянул. И жалко, и противно, и… жутко. Вот так живет-живет человек, а однажды спрыгнет с ума и пойдет налево-направо народ душегубить, сам не ведая, что творит. Ведь все же эти убийства бессмысленные, совершенно бессмысленные. Ладно там грабитель, насильник – это я понимаю, а тут…

– Понимает он, – Булатович усмехнулся. – Ты водки заказал, философ?

– А то! «Флагман» заказал.

– Ну да, глупый вопрос, чтобы ты да про водку забыл.

– А вон уже и таранят.

Принесли водку и две тарелки с какой-то невообразимой горой бутербродов.

– Слушай, Федорыч, – Замятин разлил «Флагман» по рюмкам, – я одного не понял: а Соболеву-то зачем опять в дурку поволокли?

– Ну как зачем? Она же у них числится как пропавшая, так сказать, на место последней прописки вернули. Им ее как-то оформить надо.

– Стремно получилось. Соболева – жертва, Осинцев – преступник, а повезли их по одному маршруту.

– Не совсем. Отделения разные.

– Один хрен!

– Не скажи. Отделение, где Соболева была, – это почти и не дурка, а Осинцева в закрытое отправили, считай тюрьма. Насчет Ани ты не переживай, ей сейчас день-два полежать только на пользу. Придет в себя, успокоится и домой поедет дожидаться любимого мужа из псевдо-Америки. Ее надолго в больнице не задержат.