– Сожитель? Вот оно что! Егор тогда рассказывал… я не до конца поняла, о каком-то человеке, который приходил по вечерам к его матери и которого он ненавидел. Это сожитель был, вот оно что.

– Все вышло случайно. Василий Григорьев в милиции работал, оперуполномоченным. В тот день Клавдия с Василием из-за чего-то поссорились. Разгорелся скандал, это даже соседи слышали. У Григорьева при себе пистолет оказался, он в сожительницу свою и выстрелил. Вне себя был и пьяный. А когда сообразил, что наделал, в ужас пришел. Это я от его знакомого знаю, Василий ему однажды признался, года уже через два после случившегося. Ну вот. И тут взгляд его на Егоре остановился, с мальчиком как раз припадок эпилептический произошел, у него и тогда уже была эпилепсия. Григорьев знал, что мальчик после припадков не помнит ничего, да и сам припадок не помнит. И решил он тогда свое преступление на ребенка свалить. Убедить Егора, что это он маму убил, ничего не стоило. Он и убедил. А потом и всех остальных. В милиции, конечно, понимали, что объяснения Григорьева – липа сплошная, не может пятилетний ребенок зарядить пистолет и выстрелить, ни сил, ни умения не хватит, но раздувать дело не в их интересах было. Ну выстрелил ребенок и выстрелил, с него спросу никакого, а портить показатели, внимание прокуратуры к себе привлекать никому неохота. Копать глубоко не стали, приняли на веру объяснения Григорьева, и дело с концом. Клавдию с тяжелейшим ранением в живот в больницу увезли, Егора в детское психиатрическое отделение отправили, Василия с работы сняли за халатное отношение к оружию, и все. Сор из избы милицейской выносить не пришлось, и ладно. А то, что ребенку всю жизнь сломали, никого не интересовало. Соседка их бывшая рассказывала, что Пегахина никогда Егора и не любила, мешал он ей только. Ну а потом Клавдия выздоровела и на ребенка отказ написала.

– Почему? Думала, что Егор в нее стрелял?

– Да нет, она знала, что не Егор. С Василием они помирились, из этого города уехали. Года через два Григорьев вернулся, а Клавдия так и пропала где-то, соседка говорит, никто о ней не слышал больше.

– Вы с Василием тоже встречались?

– Нет, к сожалению. Он умер три месяца назад, от рака легких.

– Жаль.

– Доказать его вину все равно было бы невозможно, столько лет прошло. И потом… для Егора теперь это уже не имеет значения. Тогда, двадцать три года назад, имело, а сейчас… – Они дошли до аллейки со скульптурами. – Может, все-таки присядем? Вы как, не устали?

– Немного устала. Давайте сядем здесь. Мне кажется, это та самая скамейка, на которой мы тогда с Ириной сидели.

– Ну вот. – Булатович опустился на скамейку, достал сигареты. – Будете?

– Да, спасибо. – Они закурили.

– Егора отправили в интернат, – продолжал Алексей, – сказали, что его мать умерла в больнице. С пятилетнего возраста приклеили ярлык матереубийцы. А когда ему исполнилось двенадцать, в интернат приехала какая-то комиссия, председателем которой была Осинцева Ольга Валентиновна. То ли биография Егора ее поразила, то ли сам он ей чем-то понравился, но она его усыновила и забрала к себе. Год она занималась с ним по специальной программе, а потом отдала в обычную школу. Пыталась лечить, но безуспешно. Ольга считала, что основа его болезни главным образом содержится в этом сознании своей вины и еще в том, что он глубоко убежден в своей ущербности.

Вот и внушала Егору, что он совершенно нормален, а припадки время от времени случаются со многими и абсолютно здоровыми людьми. Чтобы соседи ничего не слышали и не изводили мальчика расспросами, она оборудовала звуконепроницаемую комнату с мягкими стенами, отгородив часть прихожей и скрыв дверь шкафом. Как только приближался припадок, Ольга помещала его в эту комнату. Соседи действительно ничего не слышали и не знали. И вообще в курсе прошлого Егора было не больше двух человек из числа близких знакомых Осинцевой.

Егор вырос, окончил школу. Ольга устроила его работать в свою больницу, чтобы он постоянно был у нее на глазах: о том, что он все же болен, она никогда не забывала. Заранее знала, хотя бы часа за два, приближение припадка и отправляла его домой.

– Я не понимаю, зачем было так уж тщательно скрывать его болезнь. Насчет прошлого ясно, но в самой болезни ничего страшного нет.

– Больше всего Егор боялся, что кто-то узнает, будто он сумасшедший. Сумасшествие у него было тесно связано с убийством матери: ты убил свою мать, ты сумасшедший – так в интернате ему говорили, так сам он считал до Ольги. Из-за этого все и вышло, все преступления, которые он совершил.

Клавдия Пегахина, отказавшаяся когда-то от сына, решила разыскать его, сообразив, что теперь взрослый, выросший ребенок вовсе не обуза, а, наоборот, опора в старости. Начала свои поиски с интерната, но там сообщили, что Егора усыновили. Фамилию усыновителя не назвали, но подсказали, в каком городе его искать. А кроме того объяснили, что, так как у ребенка была эпилепсия, наверняка он и сейчас на учете в психдиспансере. Она бросилась сюда. Выяснить ей ничего не удалось, но так получилось, что Егор ее увидел в парке и, что странно, узнал.

– Да, он рассказывал. Но тогда он еще сомневался, она это или нет.

– Ольга тоже узнала о том, что Егора разыскивает его бывшая мать, но опасности не усмотрела. В самом деле, найти теперь его очень сложно, потому что фамилия другая. А что тот узнает свою мать, она и представить не могла. Поэтому Осинцева ничего своему приемному сыну о Пегахиной не рассказала. Чтобы понапрасну его не волновать. А через месяц примерно после этого уехала на неделю в командировку. Если бы не это обстоятельство, скорее всего ничего бы и не произошло. Ольга была для Егора не просто матерью, другом, доктором, она была для него всем. В любой трудной ситуации он всегда мог к ней обратиться. Ну а тут ситуация возникла не просто трудная – для Егора неразрешимая, а Ольги-то как раз не оказалось.

Пегахина не успокоилась, решила разыскать сына через газету. Обратилась в «Криминальный город» в рубрику «Отзовись». И встретилась с Ириной. А Ирина, как вы уже знаете, решила ее использовать в своих целях. Кстати, теперь судьба Самсоновой в ваших руках, Аня.

– Что вы имеете в виду? – Аня вспыхнула и вызывающе посмотрела на Булатовича. – Я не хочу иметь с ней ничего общего, я видеть ее не могу, я… Она же…

– Вы можете написать заявление.

– Зачем это? Не хочу я ничего писать!

– Без вашего заявления я не могу применить к ней никаких санкций. Что можно ей сейчас предъявить? Лично она вообще ничего не сделала противозаконного. Ну наняла Пегахину, чтобы вас попугать, так ведь даже не сама и пугала. Ничего из того, что они задумали с Антоном, не вышло.

– И прекрасно.

– Ну так как, Аня, поступим?

– Никак.

– Все же Самсонова – преступница и должна быть наказана.

– Это без меня. Я не хочу, не хочу! – Аня соскочила со скамейки, сжала руку в кулак и изо всех сил ударила по невидимой цели.