– Почему ты так думаешь?

– Никки вечно хочет переспать с вами.

– Прежде, чем двигаться дальше, Рэйвен, нам надо кое-что прояснить. Границы – это важно. Мы не должны пересекать их.

Она кивнула.

– Между странами, да?

– Между пациентом и терапевтом.

– А…

– Что ты чувствуешь прямо сейчас? – спросил он.

– Грусть. Мама расстроилась, когда умерла моя близняшка и я родилась. Она знала, отец хотел мальчика. Может, поэтому я все время в депрессии. Депрессия наследуется?

– Некоторые исследователи говорят, что возможна генетическая предрасположенность.

– Вы сексист, как и мой отец.

– Я не твой отец.

– Мозгоправы все заодно, – сказала она. – Вы меня предадите в суде?

– Я должен буду сказать судье, что я думаю. Если я смогу убедить ее, что тебе нужна психиатрическая помощь, она, возможно, не одобрит твою экстрадицию в Грецию.

– Она поверит вам на слово?

– Она велела мне применить быструю имплозивную терапию.

– А что это?

– Помнишь, я показывал тебе картинки с огнем? Это часть терапии.

– Ах, это. Уверена, так говорят все садисты своим жертвам.

– Я не садист, Рэйвен. Это единственное лечение, на которое у нас есть время. Такая терапия называлась образным погружением. Пациента погружают в образы, пробуждающие в нем глубочайшие страхи. Снова и снова, пока они не потеряют свою власть над его разумом.

– Как огонь, сжегший Зубочистку.

– О чем это ты?

Она рассказала о взрыве в Пирее.

– Думаю, я тоже должна была умереть в том огне.

– Но кто был там? Это действительно была ты?

– Я не знаю.

– Это нам на пользу. Пока ты не знаешь, кто ты такая, судья вряд ли посчитает тебя пригодной для экстрадиции.

– Спасибо, что сказали. Значит, спешить некуда.

– Судья установила временные рамки на лечение, а потом она примет решение.

– Я знаю, в Америке судебные процессы открытые. Если придет Алексий, он решит, я его предала.

– Это не процесс, а слушание. Из-за национальной безопасности публику не допустят.

– Он все равно меня найдет и будет пытать, чтобы я сказала то, чего не помню.

– Я потребовал усилить охрану для твоей защиты.

– Правда? Дайте я вас обниму.

– Границы!

– …к черту границы…

– Поговорим об этом в следующий раз.

– …говорим-ждем. говорим-ждем. вечно одно и то же. мне осточертели разговоры. как насчет действий?..

– Что ж, на сегодня у нас все, разговор окончен.

– …нет! теперь моя очередь. не прогоняй меня…

– Мы это уже проходили. Есть правила и границы, – Кайл нажал кнопку на телефоне. – Гарри, проводи пациентку назад в палату, на сегодня мы закончили.

– Ненавижу тебя, Марти. Не прогоняй меня.

Гарри отвел ее в палату. Она просила его зайти с ней, но он покачал головой и закрыл дверь на замок. Когда он ушел, она стащила простыню с кровати и порвала на лоскуты. Связала их вместе и обмотала один конец вокруг шеи. Где же закрепить другой? Кроме раковины и унитаза, в комнате ничего не было. Ни труб, ни прутьев. Она этого не учла.

Затем она подумала про вентиляцию. Можно привязать к решетке. Если сложить вдвое, она как раз сумеет удавиться. Она встала на кровать и пропустила свободный конец через решетку.

Кто-то говорил ей, у мужчин бывают сильные оргазмы, когда их вешают. А у женщин тоже?

«…готовы или нет, я иду…»

Дверь распахнулась, Гарри с другим дежурным ворвались в палату и срезали ее.

– …это мое тело, моя жизнь. вас это не касается. я имею право кончить мои мучения…

Они забрали ее жгут из простыни и ушли. Она попятилась от двери и огляделась. Ничего.

«…ну ладно, я нас утоплю…»

Она бросилась на колени и погрузила голову в унитаз. Но, как только вода попала ей в нос, голова непроизвольно выдернулась.

«…ничего не могу сделать как надо. неумеха никчемная… если бы я могла улететь. но мне подрезали крылья… это нечестно. богиня победы принадлежит всем людям, народу… победу народу. для народа, из народа, всем народам и уродам.

…это фрейдистская оговорка? фрейд любил поговорки? любишь медок, люби и холодок. а то загудят в гудок и спустят курок. не суй голову в толчок! шут тебя дери. кто там голый у двери?..

…как я увижу себя без зеркала? Значит, мне придется уничтожить рэйвен, чтобы меня любил алексий…

…если сука натенсон снова поведет меня в душ, я разобью голову о кафельную стену и стану свободна, и всю жизнь буду с ним…»

Эта мысль так обрадовала ее, что она улыбнулась Натенсон.

– Спасибо за вашу заботу. Мне нужно в душ.

– Значит, строптивые угомонились?

– И вы тоже? Я никому не скажу.

Натенсон покачала головой.

– Давай-ка приведем тебя в порядок.

Она сжалась.

– Не смейте меня трогать!

– Знаешь что: я думаю, тебе не душ нужен, а ванна.

– Приятная горячая ванна успокоит мои нервы.

– Ванная вон там.

Натенсон привела ее в комнату с ванной, накрытой пластмассовой крышкой с отверстием посередине.

– Ей нужно успокоить нервы, ребята. В ванну ее.

– Это так необходимо? – спросил Гарри.

– Это решать не тебе.

– Я не такой глупый, как вы думаете. Она психически больна. Почему вы ее наказываете?

– Гарри, – сказала Натенсон злобно, – если я напишу тебе паршивую рекомендацию, ты больше нигде не получишь такую работу.

Он понуро отвернулся. Вдвоем с другим дежурным они подхватили Рэйвен и усадили в ванну.

– Вам не нужно хватать меня, – сказала она. – Я хочу ванну.

– Видишь? – сказала Натенсон. – Сама просит.

Они накрыли ее крышкой, просунув голову в отверстие.

Гарри прошептал:

– Обними себя, Рэйвен.

Другой дежурный открыл кран. Ледяная вода! Как когда Алексий поливал ее холодным душем. Натенсон стала смеяться и сыпать под крышку колотый лед.

– Г-гарри, он-на меня зам-морозит до с-смерти. Спаси меня!

Гарри весь поник и покачал головой. Она стиснула стучавшие зубы. Закрыла глаза. Сжала губы покрепче. И отключилась.