Начальник геологической партии Макар Витальевич Приступин не мог не нравиться людям. Весь его облик излучал скромное обаяние. Обаятельным он был и внешне – среднего роста, тугой такой, плотный, с глубокими солидными залысинами, вдающимися в негустую светлую растительность на лобастой голове. Обаятельными были и его отеческая, слегка ироничная улыбка, и таящаяся в глазах ласковая смешинка, и необидный насмешливый юморок. Его манера говорить и вести себя создавали образ открытого, добродушного, себе на уме деревенского мужика. Макар Витальевич с первого знакомства вызывал безграничное доверие. Был он человеком деловым и хозяйственным. Однажды, поймав Митю на лестнице, он выпалил телеграфным текстом:

– Зайди на склад. Скажешь – от меня. Я отобрал и отложил полевую одежду твоего размера. Забери. – И помчался дальше.

В этом, как позже понял Митя, проявлялась самая замечательная черта Макара Витальевича. Он, шутя, обеспечивал себя всеми возможными благами и одновременно шефствовал над теми, кто попадал в сферу его внимания, понимая, что эти неделовые люди без него никогда ничего иметь не будут. Но удивительней всего то, что он запомнил Митины размеры одежды. Отобранные им шмотки оказались впору.

Полевые работы развели Лену и Митю в разные стороны. Лена собиралась опять отправиться в казахские степи, а Митя, положив в бумажник фотографию молодой жены, двинулся в сибирскую тайгу.

На экспедиционной базе под Ялуторовском в составе маленького подразделения приступинской партии – геологического отряда, который возглавлял Валентин Спиридонов, кроме Мити, оказались геофизик и студент-дипломник. Получив инструмент и аппаратуру, отряд погрузился на трудолюбивый биплан АН-2 и взмыл под небеса. Раскоряка самолётик, приспособленный для посадки на воду, пропитался запахами керосина и не до конца протухшей рыбы. Натужно завывая и содрогаясь всем корпусом, он совершил, казалось бы, непосильную для себя работу, преодолев с людьми и грузом восемьсот километров. С облегчением он плюхнулся в мелкую волну великой реки Обь, в районе города Нижневартовск.

Сибирский городок на первый взгляд состоял исключительно из почерневших от старости изб, стоявших за такими же чёрными глухими заборами; деревянных тротуаров-настилов; деревянной плавучей пристани; песка под ногами и свор пугливых бездомных собак, спешащих озабоченной рысцой по улицам.

За одним из чёрных заборов отряд Спиридонова нашёл себе временное пристанище. Под жильё геологам хозяева отвели солидный бревенчатый сарай. Вечером Валентин, прихватив с собой две бутылки водки, отправился более близко знакомиться с главой семейства. Геофизик и Митя с пониманием и сочувствием проводили взглядом худую сутулую спину начальника. Налаживание контактов – это его тяжёлая обязанность. Валентин ушёл, а его отряд занялся своими делами. Митя сел писать письмо домой. Всю свою жизнь он не умел и не любил писать письма. Но так было раньше. Теперь фразы сами ложились на бумагу красивыми строчками. Пока Лена не уехала, не терпелось дать знать о себе и рассказать, что видел.

Поздно, когда все забрались в спальные мешки, пришёл сильно перебравший Спиридонов. Неуклюже задевая в темноте ящики и посуду, он пробрался на своё место, попутно сообщив, что их отряд пополнился ещё одним человеком. С ними в тайгу полетит сын хозяина – он завалил экзамены в техникум и теперь ожидал призыва в армию. Чтобы парень не болтался без дела, отец с радостью пристроил его рабочим к геологам.

Утро ничего, кроме вынужденного безделья, не обещало, и Митя пошёл по дощатому тротуару на разведку – посмотреть город, а заодно поискать почту. Вдохновенно написанное письмо требовалось срочно отправить. Городок стоял пустой и молчаливый, только одна собачья стая целеустремлённо спешила вдоль улицы, держась середины, подальше от заборов, подальше от неприятных неожиданностей. Чем ближе к центру пробирался Митя, тем больше характерных чёрточек этого северного поселения открывалось ему. На улицах не было видно мусора. Вообще ничего лишнего. Деревянные настилы вдоль заборов не новы, но нигде не попадались гнилые или поломанные плахи. Старые чёрные заборы стояли ровно, не заваливаясь. В облике изб за глухими оградами тоже не было ничего лишнего – ни резных наличников, ни прихотливых крылечек. Избы предназначались для выживания в суровом краю и только для этого. Складывалось впечатление, что здесь царствует одна необходимость. Дом, сарай, собачья будка сработаны крепко, надёжно. Хочешь-не хочешь, а сразу вспоминаешь про зиму. В этом краю выжить – важнее всего.

И местные жители серьёзны и просты, как их чёрные избы. При встрече с соседями говорят мало, нет здесь кумушек, часами чешущих языки. И одежда на них простая, без выпендрёжа. Серьёзные люди в серьёзном месте.

Много успел подметить Митя, пока бродил по улицам. Кое-что он дофантазировал, но в целом местный дух почувствовал правильно. Он понял, что живут здесь те, кто отсеялся за многие поколения, потому что тут можно существовать только, если не отвлекаешься на ерунду, не конфликтуешь с природой, не противопоставляешь себя другим. А кто так не смог, того здесь давно нет.

Гидросамолётик, завывая и содрогаясь, двигался вперёд, стараясь держаться на одной высоте – где-то посередине между небом и землёй. Это у него получалось плохо, и он то и дело резко проваливался вниз, после чего, надрываясь и подгребая под себя воздух всеми четырьмя лопастями пропеллера, снова набирал высоту. Внизу, куда ни посмотри, растекалось гладкое зеркало, из которого местами торчала кой-какая растительность. Обь разлилась, ожидая, когда далеко ниже по течению, в Обской губе, прорвётся ледяная пробка и освободит воде прямой путь в океан. Мирный отдых могучей реки не отягащался ни волной, ни рябью, лишь иногда солнечный луч, отражённый от её поверхности, ослеплял тарахтящую четырёхкрылую машину. Все приникли к иллюминаторам, один студент, привалившись к свёрнутому спальному мешку, ссутулился и смотрел на носки своих сапог – не то молился, не то перебирал в памяти важнейшие моменты своей жизни.

Однообразная картина внизу, монотонный гул мотора приглушили стартовое возбуждение. Развалившись на багаже, отряд полудремал. Митя подумал, что такой мощной панораме нужен соответствующий зритель. Как бы сейчас у Ленки горели глаза. А когда просто так лежать надоело и снова взглянули в круглые оконца, безбрежного разлива внизу уже не было, под самолётом лежала земля, покрытая негустым лесом. Как большие круглые лужи, там и сям в небо глядели озёра – одни бездонно чёрные, другие сверкали солнечным блеском, а в центре почти каждого плавала большая льдина с куском прошедшей зимы – снежным сугробом.

Самолётик вдруг завалился набок и, описав широкий круг, быстро пошёл вниз. Ещё несколько секунд и, коснувшись воды, он тряско, как телега по булыжной мостовой, устремился в сторону берега. Грозно взревев, мотор умолк, и наступила, давящая на уши, тишина. В открытую дверь ворвался яркий свет, потянуло свежим воздухом и незнакомыми запахами.

Вещи на берег таскали на собственном горбу по пояс в ледяной жидкой каше из растительной гнили, которая тыщу лет тихо-мирно покоилась на дне, пока не прилетели невесть откуда геологи и не взбаламутили придонный осадок. Лётчики торопились, поэтому с разгрузкой не затягивали. Свалив скарб кучей, отвязали верёвку, самолёт зачихал, затарахтел, взревел, соорудил пропеллером небольшой вихрь, от которого вода недовольно и нервно заморщилась и мелко задрожала. Крылатая машина взревела ещё сильней, обдала оставшихся шквалом брызг, чуток пробежала по воде, подпрыгнула и красиво ушла вверх. Покачав на прощанье крыльями, она уплыла за макушки лиственниц. И мир, такой огромный, когда глядишь на него с высоты птичьего полёта, сжался до кругляша водной глади и песчаной залысинки, окружённой деревьями.