44 тыс. первичных собраний, гарантирует, что конвент точно истолкует общую волю французского народа. Таким образом, жирондисты подразумевали, что сама революция, по крайней мере теоретически, может быть свергнута общей волей французского народа. Монтаньяры во главе с Робеспьером категорически отвергли это предположение, поскольку для них сама революция была необратимым продуктом общей воли. Но предварительная позиция обеих фракций по вопросу о парламентском представительстве разделилась: монтаньяры косвенно поддерживали делегированное право депутата толковать и исполнять волю своего избирателя, а жирондисты предлагали отбросить это право, по крайней мере, в таком важном вопросе, как казнь короля. Помимо этих очевидных идеологических несоответствий, жирондисты, поддерживавшие национальный референдум и выступавшие против казни, в революционной политике были отмечены как модальности, чья личная приверженность революции вызывала подозрения. Отчасти это было результатом пропаганды монтаньяров, призванной устранить жирондистов как конкурентов. Но жирондистская оппозиция выражению и целостности общей воли, проявлявшейся в парижских массах, делала эту интерпретацию по меньшей мере сверхправдоподобной.

 

Убрав с дороги дворян, духовенство, а теперь и короля, якобинцы обратили свое внимание на жирондистов, которые, по их мнению, серьезно заблуждались относительно того, как "Общая воля" должна определять ход революции. Переломный момент наступил в апреле 1793 г., когда жирондисты убедили Национальный конвент объявить импичмент Жану-Полю Марату, редактору газеты L'Ami du Peuple, "самой шовинистической и кровожадной из революционных газет". В течение нескольких месяцев

 

До предъявления обвинения Марат играл центральную роль в нескольких народных восстаниях в Париже и неоднократно призывал к созданию диктатуры с Робеспьером в качестве национального лидера.2 Однако Марат был еще и депутатом, и для того, чтобы добраться до него, жирондистам пришлось сначала отменить депутатский иммунитет от ареста. Это была их первая ошибка. Вторая произошла через одиннадцать дней, 12 апреля, когда жирондисты предложили объявить Марату импичмент.221 Предложение было принято 222 голосами против 98 при 55 воздержавшихся (311 депутатов не голосовали, так как 128 были в командировке, а 183 отсутствовали).222 Обвинение Марата сразу же вызвало бурную реакцию народных собраний Парижа, тридцать три секции города потребовали исключения ведущих жирондистов из конвента. 24 апреля Революционный трибунал, состоявший из судей, связанных с жирондистами, оправдал Марата, которого с триумфом пронесли по улицам. 30 апреля жирондисты стали утверждать, что Национальный конвент больше не защищен от нападок народа, и предложили перенести его обратно в Версаль.

Хотя им не удалось перенести Национальный конвент, 18 мая им удалось создать Комиссию двенадцати, в задачу которой входило расследование причастности Парижской коммуны к заговорам против революции. 24 мая комиссия распорядилась арестовать нескольких наиболее радикальных лидеров Парижа как "заговорщиков". Через два дня Робеспьер выступил в Якобинском клубе с речью, в которой призвал народ восстать и очистить конвент от "продажных депутатов", поддержавших создание комиссии: "Когда все законы нарушены, когда деспотизм достиг своего апогея, когда добросовестность и порядочность попраны под ногами, то наступает время для восстания народа. Этот момент настал". После этого некоторые парижские секции начали арестовывать людей, публично критиковавших Робеспьера и Марата. 27 мая съезд упразднил комиссию после того, как вокруг зала собрались толпы народа. Арестованные были отпущены на свободу. Однако после того как толпа разошлась, съезд восстановил комиссию.

31 мая монтаньяры мобилизовали гораздо более многочисленные толпы. После уличных боев со сторонниками жирондистов они очистили Парижскую коммуну от противников и прервали связь между Конвентом и остальной Францией, чтобы жирондисты не могли подвести подкрепление. Затем они окружили конвент и превратили депутатов в пленников. Требуя предоставить Робеспьеру и Марату диктаторские полномочия над революцией, народ при поддержке войск, контролируемых Коммуной, до позднего вечера осаждал конвент. Депутаты, однако, отказались уступить их требованиям, и народ разошелся. Вернулся он 2 июня. Теперь уже 80 тыс. человек, по некоторым оценкам, столпились вокруг съезда и потребовали немедленного ареста двадцати двух ведущих жирондистов. После нескольких часов запугивания, включая угрозы насилия со стороны Национальной гвардии, депутаты сдались и отдали приказ об их аресте. Некоторым жирондистам удалось бежать из-под стражи, другие покончили жизнь самоубийством. Пять жирондистов были арестованы.

 

Спустя несколько месяцев большинство жирондистов были осуждены на суде и гильотинированы Тем временем Робеспьер и якобинцы укрепляли власть, действуя против тех, кто помог им мобилизовать парижский народ против жирондистов.

 

Робеспьер и Руссо

 

Предлагая Робеспьера в качестве наилучшего кандидата на роль диктатора, Марат считал, что нашел идеального лидера, "жесткого, несгибаемого и бескомпромиссного манихея... человека, который делит все человечество на добрых и злых, угнетенных и угнетателей, непрерывно нападая на коррупцию в высших эшелонах власти и восхваляя "народ"". Будучи преданным читателем Руссо, Робеспьер считал себя не более чем выразителем народной воли, а главной задачей революции - безжалостно нести в мир невинный и чистый новый порядок. Его интерпретация этой миссии была одновременно мессианской и апокалипсисом, причем оба они подкреплялись личной дисциплиной, предъявлявшей почти невыносимые требования к его психике. По сути, Робеспьер отождествлял историческую судьбу французского народа с созданием нового политического порядка, в котором всеобщая воля будет закреплена в качестве главной движущей силы. В этой связи он заявлял: "Я не куртизанка, не модератор, не трибун, не защитник народа, я сам народ!" Будучи физическим воплощением народа, каким он станет после завершения революции, Робеспьер стал живым таинством, полностью совпадающим с его будущей общей волей - волей, которую в настоящее время он мог лишь несовершенно выявить самостоятельно.

Одна из центральных проблем в реализации этой цели заключалась в том, что многие другие революционеры либо иначе трактовали "Общую волю", либо предпочитали более либеральное, конституционное видение, закрепляющее разум и рациональный замысел в построении государства. Когда такие революционеры вставали на пути, Робеспьер часто отстранял их от политики, а во многих случаях отправлял на гильотину. Другая, не менее серьезная трудность заключалась в том, что народ, даже с точки зрения Робеспьера, сам не был "готов" к правильному проявлению общей воли. Хотя народ и был единственным подлинным источником добродетели, он несовершенно понимал, как она должна выражаться. Пока он не сможет правильно выразить общую волю, у народа должны быть лидеры.

 

 

В феврале 1794 г. Робеспьер выступил с речью "О моральных и политических принципах внутренней политики", в которой, с одной стороны, воспевал добродетельную энергию народа, а с другой - определял задачи его руководителей (среди которых он, разумеется, нес наибольшую ответственность):

 

Но когда народ огромными усилиями мужества и разума разрывает цепи деспотизма и превращает их в трофеи свободы, когда силой своего нравственного темперамента он выходит, как бы из объятий смерти, чтобы вновь обрести всю бодрость юности, когда он попеременно то чувствителен и