местонахождение любимых фракций, даже если они не всегда понимали, о чем идет речь.

Если жирондисты выступали за конституционную монархию и, позднее, за республику, в которой защита и укрепление свободы личности были бы главной задачей государства, то якобинцы строили свои политические принципы, прежде всего, на концепции "общей воли" Руссо.

 

Однако те, кто впоследствии разделился на эти фракции, поначалу были согласны во многом. Например, в январе 1789 г. священник Эммануэль Сьес, впоследствии отказавшийся от сана, опубликовал памфлет "Что такое третье сословие?", в котором задал три вопроса тем, кто будет избирать депутатов в Генеральное собрание. Он также дал ответы, которые впоследствии стали грубым и готовым катехизисом во время первых столкновений с монархией:

 

1 Что такое "Третье сословие"? Все.

2 Что было до сих пор в политическом устройстве? Ничего. 3 Чего оно хочет? Стать чем-то.

Затем Сийес определил третье сословие таким образом, что его принадлежность к нему стала тождественна категории "гражданин", что исключало дворянство и духовенство до тех пор, пока они не откажутся от всех своих особых прав и отличий.

 

Под третьим сословием понимается совокупность граждан, принадлежащих к общему порядку. Тот, кто обладает какой-либо правовой привилегией, покидает этот общий порядок, выступает как исключение из общего закона и, следовательно, не принадлежит к третьему сословию... В тот момент, когда гражданин приобретает привилегии, противоречащие общему закону, он уже не принадлежит к общему порядку. Его новый интерес противостоит общему интересу; он не имеет права голосовать от имени народа.

 

Далее он пишет:

 

Кто же осмелится сказать, что Третье сословие не содержит всего того, что необходимо для создания полноценной нации? Это сильный и крепкий человек, у которого одна рука все еще в цепях. Если убрать привилегированные сословия, то нация от этого станет не хуже, а лучше. Что же представляет собой Третья? Все, но все скованное и угнетенное. Что было бы без привилегированных порядков? В результате страх перед реформой злоупотреблений внушает аристократам больше страха, чем стремление к свободе.

 

Сийес утверждал, что единственным правильным действием для третьего сословия было бы не иметь ничего общего с двумя другими сословиями, а немедленно превратиться в национальное собрание. Так, конечно, примерно и произошло в действительности. В первые два года революции относительное единство третьего сословия было усилено их общей оппозицией монархии - не как институту, поскольку большинство депутатов желало сохранить ее в той или иной форме, а роялистам, стремившимся повернуть революционный процесс вспять. В этот период их единство укреплялось также относительной умеренностью притязаний

 

Собрание оказало влияние на политическую экономику страны. С одной стороны, собрание устранило многие феодальные препятствия на пути развития национального рынка и тем самым реализовало самые горячие чаяния реформаторов короны. С другой стороны, отмена феодальных привилегий и титулов предлагала дворянам стать гражданами более могущественного государства, а не мелкими лордами сельских поместий. Пока существовала монархия, эта умеренная политика обеспечивала безопасность революции, объединяя фракции, которые впоследствии должны были разорвать друг друга.

Депутаты-жирондисты и депутаты-якобинцы были выходцами из очень схожих социальных, профессиональных и политических слоев. Одно из наиболее ярких различий между ними было региональным: Жирондисты в непропорционально большой степени были выходцами из прибрежных провинций и портовых городов, а многие лидеры якобинцев представляли Париж. Эти различия в происхождении, как правило, усиливали их отношение к революционному управлению: Жирондисты были склонны настаивать на конституционном верховенстве собрания и обязанностях парламентского представительства, в то время как якобинцы часто выступали за более прямую форму народного участия в политике, в которой парижские граждане часто играли решающую роль. Одним из наиболее важных недостатков жирондистской позиции было то, что судьба революции фактически зависела от прямых народных действий в нескольких случаях: штурм Бастилии, приезд короля в Париж в октябре 1789 г., низложение короля в августе 1792 г. Во всех этих случаях несговорчивость короля грозила завести революцию в тупик, и только внеправовое вмешательство народа позволило выйти из тупика. Но эти вмешательства узаконивали прямые народные действия и тем самым укрепляли якобинцев. В противоположном случае спонтанность и жестокость прямых народных действий усиливали сопротивление жирондистов народному восстанию, поскольку оно явно нарушало законность конституции. Отказ жирондистов признать и учесть требования парижских граждан в конечном итоге поставил их в положение, которое стало необоснованным, поскольку их сторонники в провинции не имели возможности противостоять якобинцам, мобилизующим народ в городе.

 

Таким образом, якобинцы получили возможность использовать политические возможности, которые жирондисты отвергли. Жирондисты ставили свободу личности, права человека, правовую реформу и соблюдение формальных правил демократии в один ряд с сокращением экономического неравенства и принятием чрезвычайных мер по облегчению страданий людей, в частности, обеспечением парижского населения продовольствием. Это позволило якобинцам мобилизовать народ, пообещав немедленную помощь чрезвычайными средствами, включая авторитарный режим, легитимированный как явная и неопосредованная воля народа.187 Преодолевая неудобства конституционных норм и законодательных прерогатив, они сделали народное политическое действие лакмусовой бумажкой, позволяющей отличить патриотов от предателей.

В своей речи, произнесенной 9 июля 1794 г., Робеспьер изложил порядок применения этого теста.

 

В сердцах всех патриотов записано одно чувство, по которому они могут узнать своих друзей. Человек, который молчит, когда должен говорить, вызывает подозрение: если он окутывает себя тайной, если он проявляет сиюминутную энергию, которая вскоре проходит, если он ограничивается пустыми тирадами против тиранов, не обращая внимания ни на общественную мораль, ни на общее счастье своих сограждан, - он вызывает подозрение. Если люди обличают аристократов лишь для проформы, их собственная жизнь требует пристального внимания. Если слышно, как они произносят общие фразы против Питта и врагов человечества, а в то же время совершают тайные нападки на революционное правительство; или когда они, попеременно то умеренные, то крайние в своих взглядах, постоянно осуждают и препятствуют полезным мерам; тогда пора быть начеку, чтобы не впасть в заговор.

Лакмусовая бумажка Робеспьера может быть сведена к трем пунктам: (1) открытость (гражданин не должен вынашивать никаких мыслей, которые не могут быть проверены его товарищами); (2) послушание (гражданин должен полностью и категорически принимать "Общую волю" во всех своих действиях); (3) конформизм (гражданин не должен инакомыслить, если это инакомыслие может дать помощь и утешение тем, кто выступает против народа). Под руководством Робеспьера якобинцы приняли эту концепцию "Общей воли" и отождествили ее народное выражение с политической добродетелью и справедливостью.

Еще до прихода Робеспьера к власти дворяне, публично выступившие против этой концепции, были изгнаны из политического сообщества, когда в прямое нарушение Декларации прав Национальное учредительное собрание установило контроль за "передвижением предполагаемых