– Но все поменялось, – произнесла Окльо. – Мы пришли сюда. Значит, могут прийти и остальные.

– Чего ты от меня хочешь?! – крикнул Чинча.

– Не «хочешь», а «должен»! Ты должен выстроить надежное хранилище для золотого леса. Оно должно быть надежно спрятано от взоров тех, для кого оно не предназначено. Но в то же время путь к нему должен легко открываться перед теми, кто им владеет. Ни опознавательных знаков, ни дорог, ни дверей – вот главное условие. Но при этом должен быть ключ. И я его держу в руках.

Окльо подняла вверх булаву из золота.

– Вот как? – проворчал Чинча. – Двери нет, но зато есть ключ!

– Это то, что ты должен стране! И то, что я должна. Но вот и то, что я хочу. Я хочу любить тебя, и мне все равно, где я буду любить тебя.

И тут Чинча снова заключил ее в объятия. На этот раз очень нежно. Он плакал от счастья, а девушка, ловя губами его слезы, шептала:

– И еще мы должны построить город. Это будет новая столица империи.

Он улыбнулся.

– Ты, верно, шутишь, любимая? Всей нашей с тобой жизни на это не хватит.

– Хватит, – успокоила она. – У нас есть целая вечность впереди. И тысяча пар крепких солдатских рук.

Оторонко, услышав это, обхватил голову руками.

«Почему здесь коричневый цвет берет верх над остальными? Почему голубой свет, пробиваясь сквозь листья, окрашивает их в коричневые тона? Почему вода, в которую падает увядшая листва, тоже становится коричневой?»

Это он написал в своем дневнике за несколько дней до того, как оказался в быстрой реке, прорезавшей глубокий каньон в джунглях. А теперь он мог бы к написанному тексту добавить еще кое-что: люди здесь тоже коричневые.

Густые листья над ним мелькали однообразной мозаикой, лишь иногда позволяя увидеть редкие клочки бесцветного неба. Носилки, на которых его несли, были сплетены из прочных и гибких веток; на них был равномерно уложен слой вялой травы.

«Прямо-таки уложен чьей-то заботливой рукой», – он усмехнулся про себя, вспомнив заезженный литературный штамп, которым изобилуют дешевые романы. «Жизнь вообще похожа на дешевую литературу!» Кто это сказал? Кажется, Норман Вентура… Нет, не он, а семинарист-каннибал, о котором рассказывал профессор. О, Норман, если бы ты знал, насколько прав был этот парень из городской легенды, которую ты рассказал! Но ты об этом, вероятно, никогда не узнаешь.

Мысли Вадима качались маятником в такт покачиваниям носилок. Стучали в голове вместе с учащенным пульсом, норовившим прорвать кожу на висках.

Он посмотрел по сторонам. Несколько пар коричневых рук несли его носилки. Свирепые лица с раскосыми глазами и широкими ртами время от времени смотрели на него, но по их выражению трудно было понять, собираются ли они его спасти или же считают своей добычей. От того, каков его статус, зависит его дальнейшая судьба. Но какой бы она ни была, Вадим собирался оставаться ее хозяином. Он попытался соскочить с носилок. Это у него плохо получилось. Едва Вадим поднял голову, как она у него настолько сильно закружилась, что он снова провалился в глубокий сон без сновидений.

А когда очнулся и снова обнаружил себя лежащим на носилках, то не стал предпринимать столь резких попыток оставить свое передвижное ложе.

Сначала он посмотрел по сторонам. Людей, к которым Вадим попал в руки – и это было именно так, буквально, ведь они несли его с собой! – он насчитал около двух десятков. «Большой отряд дикарей», – так назвал он про себя эту группу. То, что это были именно дикари, Вадим решил по отсутствию привычной одежды. Взамен нее на людях были надеты юбки из плетеных листьев. А за спинами, на веревках, сплетенных из лиан, болтались длинные, почти двухметровые, трубки.

Он попал в плен, и, чем бы это пленение ни было вызвано – желанием его спасти или, наоборот, уничтожить, – его свобода была потеряна. Вадим осторожно оглянулся вокруг в поисках своих друзей и не увидел никого. Ни носильщиков-перуанцев, ни американского профессора, ни своей возлюбленной Кирсти-Кристины. Это означало, что, возможно, эта группа дикарей не единственная, и остальные сопровождают других пленников.

Вадим решил дождаться, пока его кортеж устанет, и тогда попытаться сбежать. Но лесные люди, сколько ни шли, все не выказывали никаких признаков усталости. Они не останавливались ни для отправления естественной нужды, ни для того, чтобы поесть или напиться воды. Лишь ближе к вечеру они внезапно поставили носилки с Вадимом на землю и обустроили привал.

Трубки на плетеных веревках оказались страшным оружием. Дикари заряжали их отравленными иголками и выплевывали острые и опасные жала на несколько десятков шагов. С помощью духовых трубок они быстро раздобыли нехитрую дичь и принялись разводить костер.

Разожгли они его древним способом: в одну деревяшку с круглым отверстием вставили другую и принялись ее вращать. Когда она задымилась от трения, к ней поднесли кусочки сухой коричневой субстанции – видимо, навоз. Он вспыхнул, и его бросили в костер, сложенный из веток. На нем и приготовили ужин. Мясо делили поровну. Первый кусок достался Вадиму, и это был хороший знак. «Значит, меня уважают», – подумал украинец.

Но уважение имело свои границы. Поев, он попытался сбежать с поляны, на которой расположилась группа. Поднявшись в полный рост, Вадим быстро шагнул в сторону стены деревьев. И, как только он ускорил шаг, то тут же рухнул, как подкошенный. Ноги ему спутала веревка, на концах которой были закреплены два круглых камешка. Этот снаряд был ловко послан вслед Вадиму коричневой рукой одного из охотников.

Его снова усадили возле костра. Ни ярости, ни сарказма по поводу неудачной попытки побега лесные люди не высказали. Словно ожидали, что уважаемый гость пренебрежительно отнесется к их гостеприимству и попытается сбежать. Ему снова, как ни в чем не бывало, предложили кусок жареного мяса. И он не стал отказываться.

«Где остальные? – думал он. – Где Кирсти?»

Никто не ответил ему на этот вопрос. Ни равнодушный лес, ни его дикие обитатели.

Они шли день и ночь. И еще один день. А наутро после второй ночевки в компании дикарей Вадиму позволили самому передвигаться по тропе. Правда, как только он делал попытку сбежать, его тут же возвращали назад.

Когда Вадим зашагал в составе группы, носилки свернули. Он рассмотрел, что две перекладины, к которым были привязаны ветки, имеют еще одно предназначение. А когда люди из леса согнули перекладины и туго повязали на них очень прочные веревки, гонщик понял, что это два лука. У одного из индейцев кроме духовой трубки были еще и стрелы, на что раньше Вадим не обратил внимания.

С помощью этих луков охотникам удавалось добыть куда больше мяса, чем отстреливая дичь шипами из трубок. Когда добычу делили, Вадим обратил внимание на то, что, нарезая мясо, распорядитель трапезы – всякий раз это был новый индеец, – не считал куски, а раскладывал кучки таким образом, чтобы в каждой было примерно поровну еды. «Похоже, эти ребята не умеют считать», – подумал Вадим и сказал себе, что выяснит, так это или нет, чуть позже.