Я прочитал заметки за весь год и… я даже представить не мог, что эта книжка – такой компромат. Ты описал там все взятки, разговоры с убийцами, все грязные дела, а самое главное – ты забил на убийство моего друга. Точно так же, как и на десятки других. Я хочу знать лишь одно. – Андрей стиснул зубы, подавляя в себе желание перейти на крик. Алкоголь, уже впитавшийся его душой, снимал с неё оковы. – Почему ты отдал такой приказ? Чем тебе мешало это дело? Почему ты отпустил убийц?

Отец молча вытирал руки. Его пошатывало, ноги уже предательски подгибались. Андрей сам не мог сидеть ровно, его кто-то всё время покачивал из стороны в сторону, но адреналин, страх не давали ему окончательно опьянеть. Отец – на нём был весь фокус. Весь мир сейчас сконцентрировался на нём.

– Ты читал мой ежедневник, засранец. Кто тебе разрешал?

– Никто, – ответил Андрей. И, удивившись собственной смелости, добавил: – Но и вам никто не разрешал закрывать глаза на убийства, которые происходят в городе.

Отец молчал. Вытирал сухие руки, поджимая губы, втягивая в себя горячий, спёртый воздух маленькой квартирки. Повесил полотенце, вышел с кухни и вскоре вернулся, положил на стол сложенные вдвое купюры (две тысячи, заметил Андрей) и обратился к своей жене:

– Сходи погуляй, Анют. Зайди куда-нибудь, пожуй чё хочешь, сюда не возвращайся около часа. Поняла?

Мама кивнула – скорее рефлекторно, чем в знак понимания. Никогда прежде подобного не было, отец ни разу никого не выгонял, чтобы поговорить с другим членом семьи, он говорил сразу со всеми и доносил свои мысли так, что возможность остаться с ним наедине вызывала страх. А сейчас он выгонял маму. Чтобы поговорить с сыном.

– Телефон оставишь здесь, – сказал он. – Можешь взять наручные часы, чтобы не потеряться во времени.

Мама послушно встала, вышла из-за стола и поплелась в прихожую. Несколько минут одевалась. Всё это время отец не отрывал глаз от своего сына, пока тот, не осмеливаясь поднять взгляд, смотрел на подсолнухи и густо краснел. Наконец мама оделась и взяла ключи.

– Их оставь здесь, – сказал отец.

– А если…

– Я сказал тебе, сука, оставить ключи здесь. Что непонятного?

Мама склонила голову, положила ключи на тумбочку, вышла из квартиры. Вроде что-то прошептала – Андрей не расслышал, удары собственного сердца заглушали всё. Захлопнулась дверь. Отец подошёл к ней, запер и повернулся к сыну.

Праздник подошёл к концу.

– Сейчас мы с тобой поговорим по-взрослому. Хватит сюсюкаться.

***

Казалось, его глаза ещё больше наполнились кровью.

Он подошёл к сидящему на стуле Андрею, подошёл почти вплотную, живот от лица отделяли сантиметры. Андрей ни на секунду не расслабился. Он был готов к любому резком движению, к увороту (бессмысленно! от него не убежишь!), к удару, но всё, что коснулось его в следующие секунды, так это слова:

– Доставай сигареты. Я знаю, ты куришь, так что доставай сигареты.

Андрей медленно, словно кто-то с трудом тянул его за ниточки, поднялся и, случайно встретившись взглядом с отцом (Не отступай! Не отступай!), направился в свою комнату. Там опустился на колени, отодвинул плинтус и достал из стены наполовину пустую пачку сигарет. Задвинул плинтус обратно и вскоре вернулся к отцу.

Тот встретил его с зажигалкой и, вручив ему в руки, сказал:

– Садись на стул и затягивайся. Надо раскурить сигарету.

Страх постукивал по нёбу кончиком невидимого языка – так билось сердце, выпрыгивая из горла в рот. Не понимая, что происходит, а просто подчиняясь, Андрей взял зажигалку, сел на стул, вставил сигарету меж губ и через пару секунд поднёс к её концу огонёк. Затянулся. Выпустил дым через ноздри, затянулся ещё раз. И то ли от по-своему сладкого дыма, то ли от выпитого алкоголя, то ли от собственной смелости Андрей открыл рот и сказал:

– Ты так и не ответил на вопрос: почему ты отдал приказ? Почему вы закрыли глаза на убийств…

Отец врезал ему по ному, мгновенно заткнув. Затылок врезался в стенку, боль вгрызлась в череп и волной прокатилась по всей голове. Андрей понял, что его ударили, только когда уже находился во мгле – сквозь орду чёрных точек проглядывал мир, мысли путались, звуки чем-то приглушали. Потом по лицу растеклось тепло, сигарета выпала изо рта. Андрей склонился над столом и, когда мир выплыл из тьмы, увидел, как на клеёнку, защищающую подсолнухи, капает кровь. Одна капля – большая, другая – поменьше, третья – ещё меньше, четвёртая – огромная. Место удара он не чувствовал, кожа горела, но вот её, кровь, ощущал. Она текла не спокойным ручейком, а стремительной рекой, и теперь заливала даже одежду.

– На, – отец протянул салфетку, – заткни, пока всё тут не засрал.

Андрей молча взял салфетку, попытался заткнуть ноздрю, но кровь хлестала так, что вскоре понадобилась вторая, за ней и третья. В конце концов отец сказал:

– Ладно, плевать, брось эту хрень! Потом всё вытрешь! А сейчас слушай меня и не смей открывать своей поганый рот без команды. Понял, щенок? – Он нагнулся и поднял сигарету. – Раскуривай её. Живо!

Дрожащими руками Андрей взял сигарету. Сидя на стуле в тесной кухне под жёлтым светом лампочки, со струящейся из носа кровью, окрашивающей всю нижнюю половину лица и одежду, не осмеливаясь поднять взгляд, стараясь – стараясь изо всех сил! – не заплакать, подросток раскуривал сигарету для своего отца, что красными как у быка глазами смотрел на своё отродье.

А в голове у Андрея беспрерывно крутилось лишь одно слово.

Лиза.

– Раскурил?

– Да.

– Давай сюда.

Андрей протянул отцу сигарету, кончик которой был окрашен кровью. Тот её взял и чётко сказал:

– Клади руку на стол.

И всё же, несмотря на приказ держать рот закрытым, с покрытых кровью губ слетело слово:

– Зачем?

– Зачем? – Морщины прорезались на лице отца от ухмылки. – Я кое-чему тебя научу. Преподам урок засранцу, который не умеет держать язык за зубами и не понимает в этой жизни некоторых вещей. Сейчас я тебе их, сучёнок, объясню. И только попробуй мне слово поперёк сказать. Клади руку на стол!

Андрей мигом подчинился, не думая, просто выполняя команду как натренированный щенок. Мысль о неподчинении даже не пришла к нему в голову, вся смелость, отвага со скулежом залезли обратно, свернулись клубочком (клубочком…) и спрятались. Когда отец кричал, Андрей ломался. Он не мог противиться, не мог противостоять этому крику, всю жизнь он боролся со страхами и во многих случаях одерживал верх, но один… один страх, зародившийся в нём ещё в утробе матери (стенки живота довольно тонки), он победить не мог. Слабак. Андрей превращался в жалкий, ничтожный комок трясущихся мышц и подчинялся приказам отца с одним-единственным желанием: раньше – с желанием умереть, сейчас – чтобы это всё поскорее закончилось. Потому что теперь