После короткого разговора (к счастью, у них все хорошо, и это облегчает мне задачу) я объясняю, что пришло время достать малышку из коляски и положить на кушетку. Ее нужно раздеть до подгузника, чтобы я мог провести осмотр. У них сердца уходят в пятки. Я это понимаю без слов. В конце концов, я прошу их разбудить ребенка. Их мирно спящую, тихую малышку.

Что за человек может просить о таком? Я.

И это еще не все. В течение следующих нескольких минут я буду светить фонариком ей в глаза, откидывать ее назад, проверяя рефлекс Моро, при котором она должна раскинуть руки, как Иисус, тыкать ей в рот, а потом сгибать и разгибать ножки. И это только основное. На самом деле я сделаю гораздо больше — разозлив всем этим, верну ее, голую и орущую, Даррену и Дженне.

Прошло пять минут, пока я все это проделал. Случилось именно то, что я и ожидал. Повернувшись к молодым родителям, одевающим Нэнси, я пытаюсь одновременно успокоить крошечного розового монстра и заверить их, что с малышкой все прекрасно, начиная от пяти пальцев на каждой ручке и ножке и заканчивая отлично пульсирующими бедренными артериями в паху (это свидетельствует об отсутствии коарктации аорты, патологии крупной артерии, выходящей из сердца). Даррен и Дженна улыбаются, однако их явно злит, что я не мог прийти к этому выводу, просто заглянув в коляску. Я также добавляю, что они великолепно справляются со своими обязанностями. Это очень важно услышать на раннем этапе, когда молодые родители сомневаются в себе.

Заполнив красную медицинскую карту Нэнси (она есть у каждого младенца, и в ней содержатся данные о развитии ребенка и его вакцинации), я прошу их побыстрее собрать вещи и, открыв дверь, отпускаю комментарий о том, что плач Нэнси говорит о здоровых легких. Снова усталые кивки и вымученные улыбки, но на этот раз уже с ноткой ненависти. Я толкаю дверь и плотно ее закрываю. Детский плач становится тише. Я улыбаюсь и вспоминаю, как мы возили Уильяма к педиатру в восемь недель. Кажется, что это было так давно. Не успели мы и глазом моргнуть, как ему исполнилось восемь месяцев.

Сидя в кресле и прислушиваясь к удаляющемуся детскому плачу, я думаю о том, как сильно пара изменилась за прошедшие три месяца. На пороге новой главы своей жизни они были свежи и взволнованы неизвестностью. А сегодня, когда мы встретились во второй раз, уже с головой погружены в родительство. У них началась глава длиной примерно в восемнадцать лет. Именно из-за этого теперь окно в их жизнь выглядит совсем иначе. Оно перестроено и перевернуто вниз головой. И, кстати, они великолепно справляются, даже если не осознают этого.

Я начинаю понимать, что родители часто не видят леса за деревьями и так продолжается всю их жизнь.

Пятница, 10 мая

Это ведь не только мне кажется странным? Любой бы испугался, если бы пациент записался на телефонную консультацию, а когда вы бы ему позвонили, сказал бы, что стоит у вашего кабинета.

Думаю, это странно.

Воскресенье, 12 мая

В эти выходные у меня было слишком много времени на размышления. Я поставил в ряд четыре фотографии в рамках. Уильям впервые дома. Элис взволнованно идет к церкви в день нашей свадьбы. Мои покойные бабушка и дедушка сидят рядом и улыбаются. Наш первый свадебный танец (если вам интересно, под песню Стиви Уандера «Signed, Sealed, Delivered»). Я осматриваю нашу гостиную.

Черт, я на опасной территории. Я уже выпил в одиночестве три пива. Элис развлекается с подругами, а Уильям спит лицом вниз в своей комнате, засунув в рот ухо своего плюшевого зайчика. Хуже всего то, что я слушаю песню Эда Ширана «Perfect» (грустно, я знаю) и предаюсь воспоминаниям уже после первого пива. Я улыбаюсь: зачем с этим бороться? Ведь втайне мне нравится ностальгировать. В глубине души я очень мягкий человек, поэтому решаю пуститься во все тяжкие и достаю фотоальбом. Перелистывая страницы, я улыбаюсь все шире, ненадолго останавливаюсь и делаю глоток пива. Несмотря на жизненный хаос последних двенадцати месяцев, я наконец вижу тот самый лес за деревьями. Я вижу общую картину. Нашу общую картину.

Боковым зрением я замечаю одинокий листок бумаги на кухонном столе. Это план, который мы с Элис составили всего два месяца назад. Множество пунктов уже отмечены галочками. Выставить квартиру на продажу. Галочка. Найти съемный дом в сельской местности. Галочка. Обратиться в агентство терапевтов на замену, чтобы найти подработку. Галочка. Заказать грузовик для переезда. Галочка. Найти ясли для Уильяма. Галочка. Прощальные ужины с коллегами и друзьями. Галочка. Список продолжается, в нем две колонки дел, и, глядя на них, я понимаю, что мы готовы.

Готовы переехать.

Единственными пунктами, пока не отмеченными галочками, являются «последний рабочий день» (мы договорились, что это будет пятница, 7 июня) и «навсегда уехать из города». Осталось совсем недолго. Всего четыре недели.

Снова смотрю на фотографию нашего первого свадебного танца. Элис обвивает меня руками, и мы выглядим очень счастливыми. Сейчас, обнимая ее, я чувствую все то же самое. Я уверен, что и она тоже. Мои глаза увлажняются.

Господи, Макс, ты опять?

Я качаю головой, думая о нелепости своего внутреннего монолога. Пора отвлечься. Я включаю телевизор и нахожу документальный фильм о чемпионате мира по регби 2003 года, который я раньше смотрел только до середины. Это попытка положить конец вышедшей из-под контроля сольной ностальгии.

Вторник, 14 мая

Если подать это на тарелке, будет выглядеть как аппетитная клубничина, начиненная вытекающим из нее ванильным кремом. Однако это находится в левой подмышечной впадине мистера Литтмана, и оно огромно. Я аккуратно прикасаюсь к нему указательным пальцем в перчатке. Оно настолько мягкое, что мой палец буквально утопает, а при нажатии из отверстия вытекает немного желтоватого гноя, пахнущего сыром и гнилью (это похоже на жерло вулкана).

«Вы ведь говорили, что это маленькая шишечка?»

Я не отрываю глаз от монстрообразного абсцесса мистера Литтмана. Он зачаровывает меня по нескольким причинам. Во-первых, если хорошенько сдавить этого плохого парня, он вскроется, и инфицированный гной разлетится повсюду. Во-вторых, как мистер Литтман вообще мог подумать, что это маленькая шишечка?

Он опускает на меня глаза, спрятанные за очками, и объясняет, что шишка выглядит так всего несколько недель.

«Ясно».

Это единственное, что я могу сказать человеку, полагающему, что вулканический абсцесс размером 10 на 10 сантиметров в подмышечной впадине не стоит показывать врачу раньше, чем через несколько недель. Я продолжаю завороженно вглядываться, и мне кажется, что из него вот-вот что-то выйдет, и не хочу упустить этот волшебный момент. Я снова надавливаю, отчасти из врачебного интереса, а отчасти из-за того, что он выглядит пугающе. Мистеру Литтману нужно решить эту проблему как можно быстрее. Сегодня же. Поскольку у мистера Литтмана диабет второго типа (хотя последние несколько анализов крови показали, что он прекрасно контролирует уровень сахара в крови), высок риск, что абсцесс не только станет еще больше, но и приведет к сепсису (опасная для жизни инфекция крови) и он может умереть. Все это очень плохо.