Я смотрю на Пэтси, которая теперь сидит с прямой спиной. «Вы долго лежали в больнице, не так ли, Пэтси?» Она смеется и говорит, что даже не мечтала из нее выйти.

Неужели? Ведь я тоже боялся, что этого не произойдет. Однако я также не думал, что она может попасть в больницу. Мне казалось, что она всю жизнь будет заточена в своем доме.

Цель моего визита формальна. Никто из нашей клиники не посещал ее долгое время (отчасти потому, что она наслаждалась больничными протираниями губкой, за которые ей следует поблагодарить ни о чем не подозревавшую медсестру), поэтому мы должны были проведать ее. Я с удовольствием вызвался сделать это, ведь она входит в топ-пять моих любимых пациентов. Я говорю: «Могу ли я чем-нибудь помочь вам?» Когда эти слова вылетают из моего рта, я понимаю, что совершил типичную ошибку новичка, и задерживаю дыхание, осознавая, что фитиль зажжен.

Пэтси не смотрит на меня. Вместо этого она бьет себя по жиру на руке и наблюдает, как он раскачивается.

«У меня все хорошо, спасибо, — говорит она, добавив после небольшой паузы: — Как вам кажется, я похудела?»

Фитиль гаснет. Я смотрю на нее, не веря своим ушам. К сожалению, я сомневаюсь, что Пэтси когда-нибудь сможет значительно похудеть, но все равно хочу похвалить любое усилие в этом направлении. Поэтому я снова лгу и говорю, что ее лицо выглядит худее. Как радостно сказала мне сама Пэтси, у нее все хорошо. После того как я обнял ее, поцеловал в щеку и попросил держаться подальше от неприятностей (и больниц), я ухожу обедать, зная, что моя талия тоже растет (особенно после появления Уильяма).

Пэтси вдохновила меня пообедать овощным салатом.

Пятница, 26 апреля

Оказалось, что это действительно был острый передний увеит! Если бы она не была электронной, я бы поцеловал медицинскую карту Грэма.

Воскресенье, 28 апреля

Элис вернулась и увидела Уильяма в надувной резиновой ватрушке с привязанной к ней веревкой. Я катал его по кухонному полу, включив на полную мощность песню The Rolling Stones «I Can’t Get No Satisfaction». Теперь мне нужно объяснить ей, почему мы делали это тогда, когда ему нужно было спать.

Вторник, 30 апреля

Длчыв(цв ылуц(

Я собирался написать что-то хоть сколько-нибудь умное о том, какой это был хороший месяц, но у меня на коленях сидит Уильям. Похоже, он справился лучше, ударив рукой по клавиатуре.

P. S. Я все еще чувствую умиротворение, друзья!

Среда, 1 мая

Наступил последний месяц моей работы в клинике, и он начался с новости о смерти миссис Кукер. Похоже, сила, делавшая ее восставшим из пепла фениксом, иссякла. Я вожу пальцем по колесу мышки, задумчиво просматривая на мониторе уведомление о смерти. Я делаю вдох. Удерживаю воздух внутри. Позволяю мыслям повертеться в голове. Выдыхаю.

Я киваю сам себе в знак принятия и думаю (точнее, надеюсь), что у нее была хорошая смерть. В конце концов, она скончалась дома в окружении своих близких. Ей было комфортно, не больно и не страшно. Больше никаких поездок в больницу, никакой неуверенности.

Только умиротворенность.

Пятница, 3 мая

Похоже, миссис Кукер не единственная, у кого иссяк запас волшебства. Мистер Саут здесь, и он гавкает на меня со своего стула в зале ожидания, как разъяренный питбуль. Я чувствую, как обретенная в прошлом месяце умиротворенность исчезает. Он тыкает в меня пальцем. В замедленной съемке в высоком разрешении я вижу, как крошечные капли вспененной слюны вылетают изо рта, который так хотелось бы заткнуть.

От моей умиротворенности не остается и следа. Это настоящая эмоциональная лавина. Так же было в тот раз, когда меня в прошлом году обвинили в убийстве (сколько приятных воспоминаний связано с этим местом), пациенты в зале ожидания смотрят на меня со смесью ужаса и незапланированного удовольствия. Я стою там, прекрасно понимая, что розовая кружка с сердечками, которую я держу в руке (моя собственная потерялась на прошлой неделе), никак не помогает защищаться или обороняться.

Проблема мистера Саута заключается в том (если не считать проблемой его отвратительное поведение), что он уже две недели не может попасть ко мне на консультацию по поводу хронической обструктивной болезни легких (ХОБЛ; это заболевание, которое часто является результатом курения). Кстати, если попасть ко мне на прием стало непросто, значит ли это, что я становлюсь популярнее? Или просто дело в том, что многие сотрудники ушли в отпуск? Как бы то ни было, в этой ситуации нет нейтральной зоны. Если я просто пройду в сторону кухни, то буду выглядеть слабаком. Однако еще настолько раннее утро, что мне вряд ли хватит сил ввязаться во все это. Я перевожу взгляд на других людей в зале ожидания и вижу несколько своих постоянных пациентов. Блин. Это означает, что следует сохранить лицо и не позволять пациенту публично унижать меня. Пациенты общаются друг с другом, и это значит, что если я сейчас не отреагирую, то потеряю свое место в рейтинге популярных терапевтов. Я выпрямляю спину и решаю принять вызов. Мистер Саут продолжает орать, осматриваясь в поисках поддержки, как это делают скандалисты в свой звездный час. Однако он выбрал взглядом не того человека. Мистер Питерс слева от него пришел ко мне на ректальное обследование, поскольку у него в крови повышен простатический специфический антиген, и если он не хочет, чтобы я выбрал свой самый большой и жесткий палец, то он не поддержит мистера Саута.

Я открываю рот, чтобы попытаться его утихомирить. Он рявкает. Я поднимаю руки, словно желая сказать: «Успокойтесь!» К сожалению, этот жест только демонстрирует розовую кружку с сердечками еще большему числу людей. А он все продолжает рявкать.

До свидания, умиротворенность.

Я впервые на работе повышаю голос: «СТОП. Просто ЗАМОЛЧИТЕ. Мистер Саут, это неприемлемо! Если вы хотите ко мне на консультацию, я приму вас, но если вы думаете, что такое поведение здесь допустимо, то вы очень, очень (в этот момент я перешел на рык) ошибаетесь». Я вдыхаю и продолжаю свою тираду: «Вспомните о манерах (я действительно разошелся) и проявите уважение ко всем, кто сейчас находится вокруг вас. Эти люди пришли сюда по ряду деликатных проблем, и они не хотят слышать ваши крики в качестве прелюдии!»

Он таращится на меня. Я точно не знаю, что я только что сделал: ударил питбуля по яйцам или приручил его. Он продолжает таращиться. Тишина была бы неловкой, если бы меня не занимала мысль о том, что он может пырнуть меня ножом. Он этого не делает. Вместо нападения он предпринимает последнюю жалкую попытку доминирования и говорит, что мы, терапевты, все одинаковые. Я смотрю на него, гордо держа в руках розовую кружку: «Да, вы правы. Мы все одинаковые, потому что нам не все равно!»

Зрители нервно улыбаются, словно они только что увидели, как школьника-хулигана отчитали перед всем классом. Одержав победу, я иду налить кофе, который так мне необходим (особенно если мне придется провести 10 минут один на один с этим идиотом).