— Господи! Да что же это такое?! Человек же помирает! — закричал он в отчаянии. Затем торопливо закинул его руки себе на плечи и, как ему показалось, быстро потащил вперед, повторяя про себя, а потом и вслух маршрут, указанный Федором: — До Каменистой поляны… потом налево! До Каменистой и налево… До Каменистой и… налево… — Неожиданно для себя, совершенно выбитый из колеи состоянием Федора, Савелий повернул НАПРАВО…

— Скажи, Савушка, ты любишь меня? — спросила Лариса, когда Савелий, почувствовав ее взгляд, оторвался от какого-то американского боевика, который они смотрели по видику.

В распахнутое окно врывался шум городских улиц. С пятнадцатого этажа открывалась удивительная панорама. Белая аккуратная церквушка, некогда самое высокое строение в бывшей деревне, чудом уцелевшая от разрушений временем и человеком, сиротливо затерялась среди однообразных высотных башен столицы.

Совсем рядом раскинулся парк, которому, казалось, не было конца края. Буквально рядом с домом, переливаясь на солнце яркими цветами радуги, притаилось небольшое озерко. Казалось, оттолкнись посильнее от подоконника, взмахни руками, как птица крыльями, и попадешь прямо в его середину.

Долго смотрел Савелий на Ларису. Взгляд его был серьезен и печален, это настолько взволновало девушку, что она захотела что-то добавить, но он вдруг обхватил ее своими сильными руками и крепко прижал к груди.

— Я так люблю тебя, что… мне иногда страшно становится! — горячо воскликнул он. — Скажи: прыгни из окна! Не задумываясь — прыгну!

— Эх, милый! Все так, говорят — для красного словца, а дойдет до дела — в кусты!

— Зачем ты так? — обиделся Савелий. — За всех не могу сказать, но за себя… Я тебя никогда, слышишь, никогда не предам! Никогда! — Его глаза взволнованно блестели, а в голосе слышалась такая нежность, что Лариса бросилась ему на шею.

— Милый! Милый мой! Не знаю почему, но я верю тебе! Савелий ласково провел по ее груди.

— Как не хочется уходить от тебя — томно проговорила она. — А нужно на работу идти: дела есть…

— Успеешь — прошептал он и прижал ее хрупкую фигурку к себе.

Утомленная его ласками, Лариса задремала. Савелий не спал, с нежностью разглядывая женщину, которую любил больше всего на свете.

Небольшой ветерок всколыхнул тяжелые шторы на окне. Расшитые красочными драконами, они встрепенулись как живые, пропуская настырный ветер в комнату, и нехотя вернулись на свое место. Яркое солнце, пробиваясь в щель между двумя половинками, скользнуло по книжным полкам и медленно подкрадывалось к кушетке.

Савелий осторожно поднялся а выскользнул в небольшой холл между коридором и кухней, где стоял стенной шкаф. Достав фотоаппарат, взвел затвор и навел из-за косяка объектив на спящую Ларису.

— Ларчик! Уже десятый час! — крикнул он.

— Слышу! — Она сладко потянулась и решительно отбросила простыню в сторону. Не вставая, начала поднимать и опускать ноги. Длинные и стройные, они легко взлетали вверх. Несколько раз Савелий щелкнул аппаратом.

— Ну вот, теперь и спортивный момент из жизни Ларисы Петровой увековечен! — улыбнулся он.

— Как тебе не стыдно? — Она капризно надула губы. — Хотя бы предупреждал.

— Что естественно, то прекрасно! Я же говорил, что хочу увековечить наше счастье! — Положив камеру на стол, он подошел и обнял Ларису.

— А если кто-нибудь увидит эти снимки?

— Ты что? Кто их может увидеть? Они только для служебного пользования!.. Что это тебе взбрело в голову?

— А если с тобой или со мной что случится?

— Да что может с нами случиться?

— Мало ли… — пожала плечами Лариса и стала нервно одеваться.

— Успокойся, родная. — Он чмокнул ее в нос. — Торжественно клянусь! — поднял два пальца вверх. — Если со мной или стебай что-нибудь случится, то они будут уничтожены!

— Хорошо! — улыбнулась она. — Но если твои негативы попадутся мне на глаза, то они будут уничтожены гораздо раньше!.. Ясно? Все, побежала на работу! — Она поцеловала его на прощание и ушла.

Савелий смотрел ей вслед пне понимал: почему Лариса так волнуется и нервничает, когда он снимает ее? Словно боится чего-то… Неужели не верит ему? Абсурд какой-то! Он столько труда вложил в эти снимки! На какие выдумки шел, чтобы подловить удачный момент, выбрать удачный ракурс?! Надо действительно спрятать негатив куда подальше, а то с нее станет: возьмет и перервет. Он вытащил небольшую коробку с негативами и стал внимательно рассматривать их, откладывая некоторые в сторону…

Медленно, но уверенно зачинался рассвет, а долгожданной реки все не было видно. — Савелий уже не помнил, сколько они прошли. С трудом переставляя ноги, он упрямо тащил товарища на спине. Федор ни разу не приходил в сознание.

От солнечных ожогов у Савелия по всему телу вздулись водяные пузыри, которые лопались и нестерпимо зудели. Потрескавшиеся губы кровоточили, вызывая дополнительные мучения. Неожиданно, скользнув по влажному мху, Савелий оступился, не смог удержать равновесие и вместе с Федором скатился по отлогому склону в какую-то расщелину. То ли камень встретился на пути, то ли пенек; ударившись о него головой, Савелий потерял сознание, а очнулся, когда солнце поднялось уже высоко. Голова сильно болела, во рту ощущался кисловатый привкус («Сотрясение», — промелькнуло у него). Поднявшись, он пошатнулся, схватился за ближайшее дерево, но тут же забыл про свои болячки: Федора рядом не было.

— Федор! — негромко позвал он. В ответ — тишина…

— Федор! — закричал он во все горло.

«…едо-о-о-о-р… о-о-о-р…» — ответило лесное эхо. Ломая ногти, он стал карабкаться на верх расщелины и метрах в десяти увидел неподвижное тело товарища.

Бросившись к нему, он обрадовано затряс Угрюмого за плечи:

— Федор, братишка, очнись! Но тот не подавал никаких признаков жизни. Чуть не плача, Савелий приложил ухо к его груди.

Тук… тук… тук! — еле слышно стучало его сердце, словно не желая сдаваться.

— Все будет хорошо, братишка! Ты слышишь меня? Все будет отлично. Сейчас я покормлю тебя, и тебе — сразу станет лучше! Ты поправишься, вот увидишь, поправишься и сможешь увидеть свою мать. Ты же сам говорил, что лет пятнадцать не видел ее! Неужели ты так просто сдашься? — Савелий говорил и говорил, укрепляя этими словами скорее себя: раненый все равно не слышал его. — Ты сильный, братишка! Ну, очнись! Верь, мы пробьемся! Ну, Федор!..

Суетливо развернув пакет, вытащил сухарь и, отламывая маленькие кусочки, стал засовывать в рот Федору, но они вываливались назад.

— Ешь, братишка, ешь! Хоть кусочек! Иначе не выдюжишь… Может, воды? — Сунув руку в карман, он вытащил пакет и стукнул кулаком по земле: от падения тот лопнул, и последние капли вылились, чуть замочив куртку. -