– Я догоню.

– Уверена?

– Иди. Я скоро.

Джейн остается одна на ночном пляже. Облака быстро плывут по небу, волны с силой ударяются о берег. Она больше не дрожит.

У Джейн словно выросли корни. У нее есть гнев, у нее есть горе. Теперь она проснулась и сосредоточилась на них. Она не одинока. Где-то там, на дирижабле, ее подруга. В Доме ждет собака. Там же – люди, у которых есть ресурсы. Зонтик, который она собирается восстановить. Сообщение от тети Магнолии. И семя нового вопроса – пока только семя, которое будет расти, если Джейн почувствует, что его нужно взращивать, – о том, что, может быть – пока только может быть, – что-то потерянное найдется.

Джейн принимает решение.

Что, если исчезновение Шарлотты – ключ к разгадке?

– Хорошо, Киран, – говорит Джейн, пока они спускаются по лестнице. – Я пройдусь с тобой, и ты сможешь рассказать мне о Шарлотте.

Но Киран отвечает не сразу. Она будто к чему-то прислушивается и хмурится, пытаясь различить явные лишь ей звуки.

– Ты это слышала?

– Я не слышу ничего, кроме самой надоедливой собаки, – отвечает Джейн, которая как раз добралась до любимого лестничного пролета Джаспера. Пес, поскуливая, тычется в ее ботинки. Она наклоняется и чешет ему шею в том месте, куда он не дотягивается своими короткими лапами. Джаспер пытается забраться к ней на колени и едва не валит с ног.

– Пойдем с нами, Джаспер, – приглашает Джейн, сталкивая с себя собаку. Все еще поскуливая, пес плетется рядом, путаясь под ногами.

Киран ведет Джейн через венецианский дворик и восточную галерею.

– Все эти комнаты связаны с Шарлоттой, – говорит она. – В конце мы окажемся в зимнем саду и сыграем в шахматы, если захотим.

Затем они заходят в комнату с зелеными обоями в цветочек, парчовыми диванами и вычурным зеленым ковром.

– Хочу показать тебе зеленую гостиную, – продолжает Киран. – Шарлотта переделала ее под стиль эпохи Регентства[20]. Это времена Джейн Остин, – добавляет она, видя, как Джейн наморщила лоб.

– Ах, – отзывчиво восклицает Джейн. Держась за руку Киран и кружась по комнате, она представляет, что они – Элизабет Беннет и Кэролайн Бингли. Если бы мистер Дарси[21] сочинял письмо за элегантным письменным столом, он пришел бы в ужас от ее полосатых штанов и майки с морским драконом. – Больше всего в этом доме мне нравятся комнаты, где все гармонирует друг с другом. Как, например, эта или венецианский дворик, где сочетаются керамика и мрамор. Да здесь можно сочинить целую историю. В коридорах чувствую себя некомфортно, там нет такого совершенства.

– Да, – говорит Киран, увлекая Джейн к двери. – Это все заслуга Шарлотты. У нее были странные мысли – будто Дом страдает оттого, что построен из кусков, вырванных из других домов.

– В каком смысле страдает?

– Ох, знаешь, – протягивает Киран. – Из-за своего неблагополучного происхождения.

– Шарлотта думала, что дома страдают?

– Она всегда говорила так, словно дома – это люди, – объясняет Киран. – У них есть души или, по крайней мере, должны быть.

– Звучит забавно, – усмехается Джейн. – Но это лишь фантазия. Хочешь сказать, она действительно в это верила?

Киран пожимает плечами:

– Она думала, что Ту-Ревьенс был лишен души из-за своего происхождения. «Его части кровоточат, – говорила она. – Разве ты не видишь?»

– Гм, – задумывается Джейн, сделав паузу. – И ты видишь?

Киран улыбается:

– Понимаю, звучит странно. Но она так считала. Знаешь, хоть я не обязана любить женщину, которая заняла место моей матери, даже если она – светловолосая, стройная, молодая белая леди, но мне действительно нравится Шарлотта, несмотря на ее навязчивые идеи о Доме. Она из Вегаса, но ненавидит этот город. Мачеха говорила, что у него потерянная душа и что она слышит голоса вековых страданий.

– Получается, у городов тоже есть души.

Киран тянет Джейн во что-то вроде комнаты отдыха в нежно-голубых тонах, с круговыми диванами, встроенными полками и шкафами и гигантским аквариумом. На огромной картине во всю стену изображена старая ночная гавань с двумя лунами, мерцающими в небе. Ощущение двойного сияния возникает благодаря отражению в морской глади.

Своим фиолетовым небом, серебристыми лунами и свечами, отливающими золотом в окнах башен, картина напоминает Джейн «Пальто тети Магнолии». Кажется, Джасперу она нравится. Плюхнувшись на живот и опустив голову на передние лапы, он устремляет на картину взор, полный благоговения.

– Шарлотта очень чувствительна, – поясняет Киран. – Она подходит Октавиану гораздо больше, чем мама. Он человек, которому нужен преданный компаньон, и Шарлотта действительно любила – или любит – быть рядом с ним. Дошло до того, что Шарлотта начала уделять Дому больше времени, чем Октавиану, но даже тогда она делилась с ним всеми своими идеями. Он пытался помочь Шарлотте отыскать душу для Дома.

– Как? – спрашивает Джейн, рассеянно высвобождая руку. Ей хочется дернуть себя за мочки, чтобы нормализовать давление. Уши заложены, вдобавок набухли.

– Шарлотта утверждала, что Дом сделан из осиротевших частей, – говорит Киран.

– Осиротевших частей? – «Я тоже – осиротевшая часть?»

– Да. По мнению Шарлотты, единственное, что объединяет все части Дома, – боль. Дом испытывает постоянную агонию. Шарлотта хотела найти другой способ объединить его. Тогда Дом сможет отдохнуть.

– Отдохнуть? – удивляется Джейн. – Что это вообще значит?

– Понятия не имею, – отвечает Киран, подхватывает Джейн и ведет в маленькую комнату с роскошными стульями и столами, инкрустированными золотыми филигранями и вычурными золотисто-гранатовыми тканями на стенах. Это еще один уединенный маленький мир – чайная в стиле бозар[22], но Киран уводит ее в следующую комнату, прежде чем Джейн успевает что-либо спросить. Она начинает теряться в пространстве. Это своего рода помутнение рассудка. Все потому, что каждая комната – новый мир, новая эпоха. По крайней мере, Джейн думает именно так.