Часы по всему городу уже переливчато отбивали девять вечера, каждые — на свой лад: одни звонко, другие гулко, или нараспев, или — будто поперхиваясь. Чинно, таинственно, с долгими паузами или до странности деревянно… В общем, девять часов уже однозначно наступили. По всему городу. А я так и не добралась до нашего самоназначенного клуба Борцов с Пустотой.

Главной моей ошибкой оказалось решение воспользоваться речным транспортом. Сначала-то все шло по плану. На милом, поскрипывающем при швартовке общественном кораблике — так называемом магретто — мы весело плыли по широкой Нейрис, окаймленной мозаичными берегами. Свежие, свободные речные воды блестели под нами зеркалом бесконечного леса.

Гулявшие по набережным туристы, как заведено в субботние вечера, легкомысленно махали и посылали воздушные поцелуи. Парочка художников, вываливших на пленэр, старались ухватить образ магретто в своих акварельках. Они вглядывались в нас быстро, жадно, технично, выискивали тот самый неуловимый характер, глубинное движение, которое, если ухватишь его в предмете, мгновенно превращает твои каля-маля в искусство.

Лодочные станции тоже не пустовали. Там толклись и стар и млад, поджидая кораблики. Все, даже те, кто плавал этому по маршруту ежедневно, спешили найти себе на палубе такое место, чтоб пользу совместить с приятностью: чтоб и ветер в лицо, и сладостные брызги по носу, а все ж не совсем жаться у перил — а то вывалишься ненароком, ундинам на смех.

В общем, все было очень славно. Я стояла, опершись спиной на будочку капитана — умудренного летами волшебника, специалиста по магическим кораллам, которые растут на поддоне кораблика и дают ему необходимую для движения тягу.

Но потом мы свернули с Нейрис на Доро. И тут меня ждал колоссальный облом. Ибо на реке бастовали. На Доро всегда бастуют. Ежедневно. Спросите меня, что есть постоянного в Лесном королевстве — и я отвечу: стачки на Доро.

Сегодня, как это часто бывает, выступали тилирийские рыбаки. Их узкие, длинные, загнутые кверху налаченными мысами гондолы беспощадно зажали наш магретто на тесном перегоне между шолоховской оперой и департаментом Огней (заведует городским освещением; работает в рамках Лесного Ведомства).

В итоге мы намертво застряли прямо посередине Доро. С высоты птичьего полета, наверное, реку вообще нельзя было различить из-за десятков черневших на ней гондол. Страстные тилирийцы — бороды черные, глаза горящие — снова добивались некой сомнительной справедливости. Они стояли в своих лодчонках, потрясали кулаками и орали что-то в сторону набережной. Два несчастных, патрульных Ловчих тоскливо пытались разобраться в очередном эксцессе…

Мой магретто, взятый в плен, не сдавался. Капитан махал кулаками, жестами показывал тилирийцам, чтобы двигали свои дурацкие лодчонки, да поживее. Рыбаки бурчали, но потихоньку уступали путь. Магретто полз по темнеющим на закате водам медленно, как страдающая одышкой гусеница. Пассажиры тосковали. Я подумала, а не продолжить ли мне свою сегодняшнюю миссию, на которую я угрохала весь день?

— Как думаете, надолго мы встряли? — я похлопала по голому плечу стоявшего передо мной, приунывшего булочника в жилетке (сужу по характерному запаху и особенному ощущению безопасности — эдакой «метке» всех «сдобных» работников).

— Да кто ж их знает, демонов… — покачал головой он.

Я, для верности, подержала руку на плече мужчины еще пару секунд. Он уже начал коситься. «Чист,» — про себя поставила отметку я и, беззаботно улыбнувшись, потянулась дальше.

Как выяснилось, никто из пассажиров магретто — из тех, до кого дотянулись мои загребущие лапы — не пострадал от Пустоты. Впрочем, им, кажется, были нанесены нехилые психологические травмы. Мною. Народ уже начал перешептываться меж собой: «Что за странная, тактильно-озабоченная деваха делит с ними борт?», когда я костяшками пальцев постучалась в окошко капитана:

— Возьмете оплату? — я протянула лодочнику монетку и, как бы ненароком, потрогала его за запястье. Мы уже почти вырвались из смолистой безнадеги тилирийского бунта — надо было спешить.

— На выходе оплатишь! — капитан красноречиво постучал пальцем по лбу.

— А я сейчас выхожу!

Почти насильно всучив ему медяк, я резво перепрыгнула через перила магретто.

И мгновение спустя приземлилась на лавку тилирийской гондолы, опасно закачавшейся на волнах.

— Да ты! Да я! — задохнулся возмущением ее хозяин — шкафоподобный рыбак в тельняшке с короткими рукавами.

— Извините! — я панибратски приобняла его на секунду, прижав голые рыбацкие руки к бокам — чист — и, не слушая проклятий, прыгнула уже в следующую гондолу, плотно прижавшуюся к «нашей» по левому боку.

Там сценка с тилирийским негодованием и моей странной любвеобильностью повторилась. Чист. Следующая лодка — чист. Чист.

Чист. Чист. Чист.

В общем и целом, я привнесла немало хаоса в и без того красочную тилирийскую забастовку.

Оказавшись на берегу, я не преминула пожать руки двум Ловчим. Это оказались братья-близнецы из моего потока, те, что с лицами, как у муравьедов. Ого! Я развеселилась.

— Удачи со стачкой, и передавайте Селии привет от Тинави, — подмигнула я, раззадоренная своим покорением реки, и поскакала прочь.

* * *

Особняк Давьера на берегу слепо таращился на меня черными окнами. Только в одном из них, панорамном, выходящим на балкон, горел зеленоватый свет осомы. Да… Если память мне не изменяет, за этим окном — танцевальная зала. И именно оттуда я однажды позорно вывалилась на террасу в обнимку с Мелисандром Кесом и парочкой невинных жертв.

Интересно, как там Мел? Нашел уже свои артефакты? Знал бы он, что я теперь стала невольным спецом по развалу Срединного государства! Если судьба сведет — расскажу про драконье яйцо. Уверена, он немедленно захочет его спереть. Или надумает яичницу сделать — с него станется.

Меж тем, я подошла к воротам особняка.

Дом Давьера, некогда блестящий, набитый гостями и слугами в режиме 24/7, теперь был пугающе пуст. Кто-то — возможно, сам хозяин — уже сорвал с парадных дверей желтую ленту «опломбировано», но это не отменяло гулкой пыльной тишины внутри.

— Эй, вы тут? — почему-то шепотом вопросила я, оказавшись в главном холле. Мрак, щупальцами тянувшийся со всех сторон, обжигал холодом. Верными помощниками его невиданных злодейств служили мои отнюдь не выдающиеся нервы.

Особняк был большой, и, видимо, ребята наверху просто не услышали мой голос. Пробормотав кое-что нецензурное и решив, что не хочу ходить в темноте, я призвала унни. На ладони послушно зажглась белая звездочка. Она мутно осветила богатую прихожую и широкую винтовую лестницу впереди. Я целеустремленно туда поперла, когда внезапно нечто молочно-белое, желейной консистенции и холодной температуры врезалось в меня с правого бока, выбивая аналог светильника из руки.

— Вы бы смотрели, куда прете, дамочка! — взвизгнул призрак.