Ужас Рейчел Голдштейн повторяется. Китти Мэлони, которая дразнила Рейчел за еврейский акцент, мгновенно становится её говорливой союзницей и продолжает нападать на меня, засыпая критическими вопросами.

«Ты не веришь в Бога? Тогда кто сотворил тебя, Мэри Антин?»

«Природа создала меня».

«Природа создала тебя! Что это?»

«Это… всё. Это деревья… нет, это то, что заставляет деревья расти. Вот что это такое».

«Но деревья сотворил Бог, Мэри Антин», хором произносят Рэйчел и Китти. «Мэгги О’Райли! Послушай Мэри Антин. Она говорит, что Бога нет. Она говорит, что её создали деревья!»

Рэйчел и Китти, и Мэгги, и Сэйди, и Энни, и Бекки окружили меня, атакуя вопросами, насмехаясь надо мной, угрожая адским пламенем и полным исчезновением. Я упорно не сдавалась под их напором, хотя мои доводы были крайне неубедительными. Я бойко повторяла фразы, которые слышала от своего отца, но у меня не было истинного понимания его атеистических доктрин. Этот спор застиг меня врасплох. У меня не было искреннего интереса к этому вопросу, я размышляла о других вещах. Но по мере того, как число моих оппонентов росло, и я видела, как единодушно они осуждают меня, моё равнодушие переросло в волну негодования. Сам повод для спора по-прежнему не представлялся мне значимым, но я чувствовала, что толпа свободных американцев оспаривает право своего согражданина на свободу вероисповедания. Из того, чему учил меня отец, я знала, что это преследование противоречит Конституции Соединенных Штатов, и стояла на своем, как и подобает защитнице правого дела. Джордж Вашингтон не стал бы обращаться со мной, как Рейчел Голдштейн и Китти Мэлони! «Это свободная страна», – напомнила я им в разгар спора.

Волнение во дворе напоминало маленький бунт. Когда прозвенел школьный звонок, и дети стали заходить в школу, я оставалась снаружи до тех пор, пока не ушёл последний мой оппонент, хотя обычно я очень быстро возвращалась в класс. И когда враги американской свободы толпились и толкались, шепча тем, кто ещё не слышал, что среди них был обнаружен еретик, учительница, которая вела их строем по коридору, была вынуждена ругать и призывать к порядку особо шумных; Сэди Коэн с трепетом рассказала ей, в чём причина переполоха.

Мисс Блэнд подождала, пока дети зайдут в класс, а затем вселяющим надежду тоном попросила меня изложить свою версию истории. Что я и сделала осипшим голосом, но бесстрашно, и учительница, которая была тактичной женщиной, не смеялась надо мной и не озвучивала своих убеждений. Она сожалела о том, что дети были грубы со мной, но она думала, что они не будут больше меня беспокоить, если я не стану впредь поднимать эту тему. Она дала мне понять, как когда-то это сделала мисс Диллингхэм по поводу моего шепота во время молитвы, что правильным американским поведением является отказ от религиозных споров на территории школы. Я чувствовала себя польщённой таким персональным посвящением в доктрину отделения церкви от государства, и отправилась на своё место с большим достоинством, спокойствие моей учительницы уняло мою тревогу относительно безопасности Конституции.

Это повествование не только о втором поколении, так что я вполне могу вкратце рассказать о том, как отразилось на моей матери то, что мой отец взял на себя обязательство очистить свой дом от суеверий. Процесс её освобождения, действительно, не был для меня очевиден в то время, но внешние проявления её поведения, которые я наблюдала, я интерпретирую сквозь призму своего последующего опыта, так что сейчас я понимаю, почему происходит так, что круглый год моя мать придерживается того же выходного дня, что и её соседи-гои, но когда в Йом-Кипур трубят в бараний рог*, призывая Израиль очистить своё сердце от греха и приблизиться к Богу своих отцов, в её душе пробуждаются былые чувства, и она ощущает необходимость присоединиться к древней службе. Со временем я поняла, что она отбросила шелуху и сохранила ядро иудаизма, но для этого инстинктивного процесса отделения зёрен от плевел потребовались годы.

Мой отец так сильно стремился сделать из нас американцев, что был весьма опрометчив и напорист в своих методах. Накануне нашего отъезда в Новый Свет он открытым текстом написал моей матери, что прогрессивные евреи в Америке не тратят свои дни на молитвы, и настоятельно рекомендовал ей оставить свой парик в Полоцке, как первый шаг на пути к прогрессу. Моя мать, как и большинство женщин в Черте, всю свою жизнь в религиозных вопросах полагалась на авторитет, так что она только выполняла свой долг перед мужем, когда поняла его намек и отправилась в путешествие без парика. Не то чтобы она сделала это без сопротивления, еврейская вера глубоко в ней укоренилась, как это всегда бывает с лучшими из евреев. Закон Отцов был обязательным для неё, а внешние символы послушания неотделимы от духа. Но в то же время до нас в Полоцке стало долетать из большего мира и особенно из Америки дуновение бунта против наносной ортодоксальности. Сыновья, чьи родители обеднели, заплатив штраф за уклонение от военной службы, чтобы спасти своих любимых чад от неизбежных грехов нарушения иудаизма во время службы, присылали домой свои портреты с бритыми лицами; и опечаленные пожилые отцы и матери, вознеся особые молитвы за вероотступников и сделав пожертвование от их имени, выставляли дорогие сердцу портреты на столе в гостиной. Племяннику моей матери оказалось достаточно отъехать не дальше Вильно, в десяти часах езды от Полоцка, чтобы научиться бриться; и даже в нашем городе молодые образованные женщины после замужества стали отказываться от париков. Ярким примером была прекрасная дочь рава Ложе, которая, даже несмотря на прямое отношение её отца к иудаизму, не покрывала свои прекрасные чёрные локоны, как незамужняя женщина; и то, что рав не отрекался от своей дочери, было ещё одним признаком того времени. Неудивительно, что моя бедная мать, потрясенная предвестниками революции среди нас, и следуя чёткому распоряжению мужа, отказалась от символа супружеской верности, усомнившись лишь на мгновение. Учитывая, что тяжёлое бремя, которое она несла с самого детства, никогда не давало ей времени думать самостоятельно и заставляло её всегда слепо следовать проторённым путём, я думаю, ей следует отдать должное за то, что оказавшись в столь запутанной ситуации, она окончательно не лишилась самообладания. Рождённая подчиняться, она подчинялась, и столкнувшись с конфликтом авторитетов, она с готовностью приняла новый порядок вещей, который будет определять будущее её детей, чем показала свою врождённую способность к адаптации