– Ты хочешь сказать – их нет из-за этого? – спрашиваю я.

Мама вздохнула. Встала и включила электрочайник. Достала две чашки и пакетики с чаем.

– Мы переехали обратно в Швецию. Это происходило в большой спешке. Было не до фотографий. Неужели я теперь должна мучиться угрызениями совести по этому поводу? Что еще я сделала не так?

– А из-за чего ты вернулась домой? Ты поругалась с ним?

Мама не отвечала. Она повернулась ко мне спиной, показывая, что не хочет говорить.

– А он вообще в чем-то участвовал? Почему он никогда не проявился?

– Единственное, что тебе нужно знать, – что это был опасный человек.

– Он был злой? Бил тебя? Он был преступником?

– Изабелла!

Я буквально подскочила на месте, когда она ударила кулаком по столешнице. Теперь она обернулась ко мне.

– Зачем все эти вопросы? Ты знаешь, что они меня добивают. Я заболеваю от твоего любопытства. У меня начинается мигрень.

Заметив по мне, что я напугана, она взяла мою руку. Сейчас нам было совсем не так легко вместе, как дома в Веллингбю. То все хорошо, то вдруг такое. Даже не знаю почему. Возможно, дело в том, что мы здесь, в этом доме. Долгие годы заученного поведения. Или все дело во мне? Мои вопросы, мои слова о том, что я скучаю по друзьям, моя тенденция ее разочаровывать.

Поехать с ней домой было ошибкой.

– Такого любопытства ты не проявляла с тех пор, как тебе было пять лет, – произнесла она с вымученной улыбкой. – Помнишь, как ты доводила меня до исступления? Когда, как, где, почему?

Мама сжала мою руку и потянула меня за собой.

– Пойдем.

Я пошла следом за ней в библиотеку – комнатку за кухней. Она велела мне сесть. Я сделала, как она сказала. Она протянула мне кружку, я стала греть об нее руки и отхлебнула чаю. Он был сладкий. Мама положила в него немало меда. Она велела мне закрыть глаза. Я слушаюсь.

Я услышала, как она отпирает тумбочку под письменным столом ключом, который обычно спрятан на книжной полке. Я знала об этом тайнике, но она об этом не догадывалась.

– Теперь можешь смотреть, – сказала она и села рядом с папкой в руках.

– Вот бумаги из больницы Хвидовре в Копенгагене, – сказала она. – Где ты родилась. Двадцать второго августа тысяча девятьсот девяносто третьего года.

Давно я не слышала у нее такого мягкого и нежного голоса.

– Я так ждала тебя.

– И это был лучший день в твоей жизни, – добавила я.

– Кто тебе сказал? – пошутила она.

Я удивилась. Не так-то часто мама шутит.

– Само собой, – сказала она. – Но и самый тяжелый день в моей жизни. Я была на волосок от смерти. Ты чуть не стоила мне жизни, моя малышка.

Я придвинулась к ней.

– Расскажи еще раз. У меня резус положительный, а у тебя – отрицательный, и наша кровь смешалась. Так?

– Именно так. У меня началось острое заражение крови. Несколько суток я была между жизнью и смертью. Впервые увидела тебя, когда тебе было три дня.

Она провела пальцами по моим волосам.

– Но ведь это ребенок заболевает, если кровь смешивается? – спросила я. – Во всяком случае, я так понимаю. И в зоне риска в первую очередь оказывается следующий ребенок. Это называется иммунизация.

Я специально почитала об этом после того, как мы поговорили об этом на групповой терапии.

– Но ведь я сказала, что у меня было заражение крови, – разве я этого не говорила?

– Но ведь ты сказала, что это было связано с тем, что…

– Дорогая моя!

Мама приложила руку ко лбу. Признаки приближающейся мигрени.

– Ты знаешь, как я не люблю, когда ты придираешься к словам. Чай вкусный? В пятницу ты долго просидела в саду на холоде. Как бы ты опять не заболела.

Я допивала остатки чая. Лучше уж сделать так, как хочет мама. Она листала бумаги.

– Ты была довольно маленькая, видишь? 2 кг 850 граммов, 49 сантиметров. И у тебя были пушистые светлые кудрявые волосы. Ты была моей куколкой.

– Светлые? Кудрявые?

Я наморщила лоб. Посмотрела на прядь своих волос, свисающих ниже плеча.

Мама с грохотом захлопнула папку и встала.

– Да, такое бывает.

Она опять расстроилась. Из-за моих вопросов. Я опять все испортила.

– Проклятая головная боль. Теперь мне нужно пойти полежать, – заявила она. – Эта проклятая психопатка. Она совсем тебе голову набекрень свернула. Ты бы лучше меня послушала. А теперь ты сомневаешься по поводу всего. Все испортить. Надеюсь, ты довольна.

Мама встала, заперла папку в тумбочку и положила ключ на полку. Она забыла сказать мне, чтобы я закрыла глаза. Выйдя из библиотеки, она направилась в прихожую.

– Прости! – крикнула я ей вслед.

Она отмахнулась от меня и тяжелым шагами поднялась по лестнице, то и дело хватая ртом воздух. Сколько раз разыгрывалась вся эта сцена?

Как я жалела, что испортила этот момент. Но мне многое непонятно, я хочу получить ответ. А мама все держит в себе.

Возможно, Стелла повлияла на меня больше, чем мне кажется. Маме тяжело приходилось в жизни, я знаю. Несправедливо с моей стороны так на нее давить. Я пошла в кухню, поставила чашку и ухожу в свою комнату.

Как всегда, в горле у меня стоял ком. Как всегда, я бросилась на кровать, обняла подушку и заплакала. Как бы мне хотелось, чтобы Фредрик был рядом и утешил меня.

Изабелла

В доме должно быть тихо, но тишины не было. В стенах и ступеньках лестницы что-то поскрипывало и хрустело. Ветер шелестел по крыше, гудели водосточные трубы, в подвале бормотал котел отопления.

Мне никогда не нравилась атмосфера в доме, а сейчас мне и вовсе казалось, что везде таится угроза: дом живет, он видит меня. Он только и ждал, чтобы я споткнулась и ударилась, порезалась ножом или серьезно заболела. Здесь живет кто-то невидимый, какое-то невидимое существо, коварная тень, которая желает мне зла.

Я внушала себе, что это всего лишь детские страхи, что это глупо. Но неприятное чувство не уходило. Я открыла дверь своей комнаты, замерла и прислушалась. Пройдя босиком по коридору, приложила ухо к двери маминой комнаты. Оттуда не доносилось ни звука.

Я поспешно спустилась по лестнице, вышла, схватила велосипед и поехала в сторону Орнэса. Звук проносящихся по трассе машин почти оглушил меня, когда я проезжала под виадуком.

Я поехала дальше. Через некоторое время я увидела орнэсский магазинчик и пиццерию. Сколько же раз я уговаривала бабушку поехать сюда и купить пиццу вместо нормальной еды, на которой настаивала мама. Я покатила дальше к железнодорожной станции. К счастью, поезда не было, а не то я осталась бы стоять тут на несколько минут. Переехав через рельсы, я повернула налево и съехала вниз со склона в сторону деревни, где жила бабушка.