У старой кирпичной мельницы бурлила вода на порогах. Солнце пробивалось сквозь тучи, с двух сторон простирались поля, а вдали сияло озеро. Справа на мысу была расположена усадьба Орнэсгорден. Каждый раз, проезжая мимо, я думала: правда ли, что Густав Васа удрал от датчан через сортир, или это всего лишь байка? Во всяком случае, история классная. И каждый год сюда приезжают туристы, пьют невероятно дорогой кофе и делают селфи на фоне полуразвалившегося старого здания.

Здесь начинался длинный подъем, я поднялась над седлом, всем весом давя на педали, прибавила ход, проезжая теннисный корт у Хаганэса. Там внизу есть пляж, но я там никогда не была. Туда имеют право ходить только сотрудники сталелитейного завода, что само по себе очень странно, учитывая всеобщее право на пользование природой в Швеции. А что будет, если все же пойти купаться? Неужели там патрулируют охранники и проверяют пропуска?

Большое красное здание по правой стороне – старая сельская школа. Ее закрыли еще много лет назад, и она давно пустует. После нее уже недалеко до указателя. Кюба. В детстве это название казалось мне таким экзотическим – словно бабушка жила на Кубе.

Дорога от Орнэса до Кюбы мне хорошо знакома: изгибы дороги между полями, пейзажи, меняющиеся в зависимости от сезона. Здесь мой дом – гораздо больше, чем Баркаръярдет. Если я и скучаю по Даларне, то именно по этому месту.

Реши я проехать еще несколько сотен метров, добралась бы до майского шеста. Он стоит тут круглый год – и только перед праздником середины лета его снимают, чтобы снова украсить венками и листьями. Сколько раз я праздновала здесь праздник середины лета, помогала собирать лютики, зонтики купыря и клевер на лугах и в канавах для венков и большого сердечка. Бегала вокруг, пока бабушка с другими плела украшения для шеста. Именно она научила меня плести венки, и мы всегда собирали семь разных цветов, чтобы положить вечером под подушку и увидеть во сне суженого. Здесь я слушала музыкантов в народных костюмах, покупала лотерейные билетики, каждый раз надеясь выиграть. После праздника мы с бабушкой всегда шли домой, держась за руки, а потом пили кофе с печеньем в беседке.

От майского шеста тропинка ведет к пляжу, где я купалась каждое лето. Только этот год стад исключением.

Я подумывала о том, чтобы поехать туда и попробовать воду, но сбавила скорость, увидев поворот дороги, ведущей к бабушке. Оглянувшись через плечо, я съехала на гравиевую дорожку. На спуске я стала быстрее крутить педали и увидела бабушкин дом по другую сторону железной дороги. На переезде – совершенно особенный запах. Когда лето выдается солнечным, шпалы пахнут смолой. Я заехала в ворота, бросила велосипед прямо на дорожке и поднялась по лестнице.

Стука в дверь бабушка, как обычно, не услышала. Дверь была не заперта, я открыла и вошла. Бабушку я нашла в кресле перед телевизором. Она подскочила, когда я крикнула «Привет!», и обрадовалась, увидев, кто пришел. Поднявшись без посторонней помощи, она подошла ко мне и горячо обняла меня.

Бабушка сварила себе кофе, а мне налила молока, выставила на стол булочки и несколько сортов печенья. Как часто мне доводилось сидеть вот так – на табуретке в кухне со стаканом молока и горкой печенья.

Так чудесно, что я снова дома, сказала бабушка. Я спросила, как у нее дела, и она рассказала мне о своих болезнях и о том, как помогает детям-беженцам. Она спросила меня, нравится ли мне в Стокгольме, и я ответила, что единственное, чего мне не хватает, – это ее. Мы болтали, пока на улице не начало темнеть.

– Что там у мамы творится, ты не знаешь? – спросила я.

– А что, с ней что-то не так?

– Ты видела, что у нее дома делается? И она ведет себя так странно. Еще более странно, чем обычно.

Бабушка на минуту умолкла.

– В последнее время мы с ней мало общались, – произнесла она, вытирая столешницу от крошек.

– Она постоянно требует любви, – вздохнула я. – А если все складывается не так, как она себе представляла, у нее случаются приступы ярости. При этом она милая и замечательная, когда в хорошем настроении. Я так и не поняла, от чего ее вдруг переклинивает. Это случается на пустом месте.

Бабушка села к столу. Снова помолчала – кажется, обдумывая, как лучше сформулировать свою мысль.

– Нам надо было обратиться с ней к специалисту. Мы подозревали, что у нее какой-то диагноз. Но когда она повстречала Ханса, то стала стабильнее. Нам показалось, что все улучшилось. А ты была для нее всем. Ты много болела, и Керстин так нежно заботилась о тебе.

– Такого мне никто никогда не рассказывал. Такое ощущение, что я ничего не знаю о собственной маме.

Бабушка смотрела на меня добрыми глазами.

– Не суди ее строго, Изабелла. В двенадцать лет она попала к нам в семью приемным ребенком, это тебе известно. Потом она рано уехала из дома – слишком поторопилась. Несколько лет вообще не хотела общаться с нами. А потом в один прекрасный день вернулась. С тобой. Ты – лучшее, что произошло в ее жизни.

Я попыталась улыбнуться.

– А ее биологические родители? Про них я тоже ничего не знаю.

– У матери Керстин были серьезные проблемы. Она пила во время беременности. Продолжала пить и принимать наркотики все то время, пока Керстин жила у нее. Обращалась с ней очень жестоко. Возможно, она торговала собой, не уверена. Мы ведь тоже не все знаем.

– А ее папа? Мой дедушка?

– Насколько я понимаю, он вообще не присутствовал. Потом Керстин разыскала его, насколько я помню. Но чем закончилась эта встреча, мне неведомо. Она не любила о нем говорить.

– А мой папа? О нем ты тоже ничего не знаешь?

– Единственное, что я поняла, – это что Керстин очень его боялась.

– Почему?

Бабушка смотрела на меня грустным взглядом.

– Не знаю, Изабелла. О твоем биологическом отце я не знаю ничего. Твоя мама отказывалась о нем говорить.

Она спросила, хочу ли я еще печенья, и протянула мне банку. К горлу подступила тошнота, я зажала рот рукой.

– Дорогая моя, что с тобой? Ты так побледнела.

– Похоже, я объелась печеньем, – ответила я.

– Может, хочешь прилечь?

– Я должна ехать домой собираться. Завтра рано утром я уезжаю.

Бабушка улыбнулась.

– Я отвезу тебя. Нечего тебе болтаться по дорогам в темноте.

Когда машина остановилась у ворот маминого дома, бабушка погладила меня по руке.

– Я так рада, что ты нашла свое место в жизни. А парня ты встретила? – спросила она и подмигнула мне.

– Да, ты угадала, – ответила я, прижимая ладонь к урчащему животу. – Его зовут Фредрик. Он очень красивый. У меня есть его снимки, но я не нашла свой телефон, когда ехала к тебе.

– Ты можешь послать мне потом такое сообщение с фотографией, забыла, как называется, – улыбнулась бабушка. – Посмотрим, смогу ли я открыть его на своем телефоне.