Родители нас ждали за накрытым столом на веранде, мамаулыбалась и подкладывала Диме лучшие куски, наверное, подозревала: сил онпотратил немало, и их надо скоренько восстановить, а папа был необычайноторжественен. С трудом выдержав два часа семейного праздника, я засобираласьдомой, вспомнив про важное дело. Дима меня поддержал, и вскоре мы уехали.

– Ты вел себя ужасно, – не удержавшись, попеняла яему по дороге в город.

– Милая, твои родители достаточно взрослые, чтобыдогадаться: господь создал мужчину и женщину с определенной целью.

– Надеюсь, он имел в виду еще что-то.

– Наверное, но мне об этом ничего не известно, –засмеялся он.

– Ты совершенно невозможен, – пожаловалась я.

И тут… почему эта мысль пришла мне в голову именно в тотмомент, не знаю. Но она пришла, и я завопила:

– Останови.

Дима притормозил (ехали мы на его джипе, и за рулем был он),я смотрела на него, находясь в это время на другом конце вселенной, и оченьудивилась, когда поняла: Дима расценил мой вопль весьма своеобразно. Мнепришлось его разочаровать, я схватила телефон и набрала номер Вадима. Димахмуро наблюдал за этим, а когда я заговорила, демонстративно отвернулся к окну.

– Вадим, у Аделаиды есть подруга, Софья Васильевна,полная такая дама, она еще красит волосы в фиолетовый цвет и носит смешныекудряшки. Ее фамилия Агеева?

– Ага. Сын у нее в депутатах. Почему она тебя вдругзаинтересовала?

– Так… – неопределенно ответила я, торопясь поскореезакончить разговор. Смутные подозрения, которые мучили меня, вдруг обрелиреальные очертания, и я с удивлением подумала: как же мне раньше не пришла вголову такая простая мысль? Я собралась звонить Юльке, но тут же поняла: она незахочет меня слушать, мои догадки на нее никакого впечатления не произведут.Беспокойство за нее только усилилось, и собственные подозрения необходимо былопроверить как можно быстрее.

– В чем дело? – спросил Дима, увидев мою перепуганнуюфизиономию.

– Скорее в город, – скомандовала я.

Дима лихо тронул с места, но по дороге попытался выяснить,куда я, собственно, так тороплюсь и что вообще происходит. Ответить напоследний вопрос было не так просто, и я предпочла вовсе не отвечать. Затопозвонила Аделаиде. Голос у старушенции был недовольный, не похоже, что онаобрадовалась моему звонку.

– Аделаида Викентьевна, – ласково запела я. –Могу я к вам заехать на несколько минут?

– А в чем дело, Лизанька?

– Мне необходимо с вами поговорить.

– О чем? – насторожилась старуха.

– Лучше не по телефону.

– Деточка, я неважно себя чувствую и не готова к приемугостей.

– Аделаида Викентьевна, голубушка, – запричиталая. – Умоляю. Это для меня очень важно.

– Ну, хорошо. Разве что на несколько минут.

– Куда? – въезжая в город, спросил Дима. Я назвалаадрес.

Дима еще что-то сказал, но я его не слушала, пытаясьвыстроить линию поведения в предстоящем свидании.

Когда мы въехали во двор Аделаидиного дома, Дима осталсяждать меня в машине, а я поднялась на второй этаж. Дверь мне открыла Марья.

– Второй день не в духе, – сообщила она. –Посуду бьет. Совершенно спятила.

– Князь давно был? – шепотом поинтересовалась я.

– Третьего дня. Лекарство привозил. Только не больнооно действует в этот раз.

Тут из гостиной выплыла сама хозяйка. Голова ее былаперевязана белым платком, глаза смотрели страдальчески.

– Проходи, милая, только, умоляю, недолго. Невозражаешь, если я прилягу?

Старуха устроилась в вольтеровском кресле, взгромоздив ногина банкетку, на столике рядом стояли пузырек с каплями, рюмка и бутылка сконьяком. К лечению болезней Аделаида подходила по-своему.

– Аделаида Викентьевна, – стараясь говоритьспокойно, начала я. – Вы не могли бы организовать мне встречу с вашейподругой Софьей Васильевной?

– Зачем тебе понадобилась эта зловреднаястаруха? – удивилась Аделаида. После этого пришла моя очередь удивляться.

– Мне казалось, вы дружны.

– Мне тоже казалось. Она стала совершенно невыносимой.Завела себе мопса, теперь он ей не нужен, что неудивительно, и она пыталасьсбагрить его мне. На кой леший мне собака? Машка собак не выносит, от них грязьи блохи, я их тоже не терплю. Мы с Софьей разругались и теперь неразговариваем.

– Как жаль, – только и могла вымолвить я.

Аделаида шумно вздохнула, до этого момента я готова былаповерить и в ее мигрень, и в ссору с подругой, но взгляд, который старуха неуспела отвести, вдруг меня насторожил, и я, нет, не поняла, а скореепочувствовала: передо мной разыгрывают спектакль. Кстати, на это Аделаида быламастерица.

– Так зачем она тебе понадобилась? – спросила она,приглядываясь ко мне. От нее исходила настороженность и еще страх. Самыйнастоящий, сродни тому, что мучил меня.

– Она сдавала квартиру девушке. Ее звали Даша.

– Вот как. Свою? Я об этом ничего не знаю.

– Нет, не свою. Соседка уехала и попросила ееприглядывать за квартирой.

– Допустим, и что с того? У Соньки имеется своих пятокквартир, не знаю, на что они ей. Она из пролетариата. – Это слово Аделаидапроизнесла по слогам. – Вот и хапает всю жизнь ртом и задницей, чтобывновь не оказаться в родной стихии. Что у нее там за соседка?

– Она сейчас в Венгрии.

– А-а… слыхала про нее. Вышла замуж за иностранца, ноквартирку сохранила, должно быть, не верит, что счастье будет долгим.

– Аделаида Викентьевна, девушку убили, ту, что снималаквартиру.

– В квартире убили?

– Судя по всему, нет.

– Тебе-то до всего этого что за дело?

– Я… я видела эту девушку незадолго до ее смерти. Мненеобходимо поговорить с Софьей Васильевной, чтобы кое-что выяснить.